Читаем Третий прыжок кенгуру (сборник) полностью

Едва успел закончить председатель, как на пороге кабинета появился щеголеватый молодой человек с рыженькими усиками на румяном лице. Этакий фирменный мальчик в распахнутой куртке на молнии с бросающимся в глаза зарубежным лейблом над левым карманом. Все на нем было импортное: сорочка однотонной расцветки с двумя накладными карманами, галстучек с зигзагами, блестящие ботиночки – все это сразу бросалось в глаза, мгновенно схватилось. Дипломат, истинный дипломат.

– Анатолий Герасимович, – обратился Казанков к выросшему на пороге «пресс-атташе», – поступаете в полное распоряжение нашего гостя, писателя… – он заглянул в лежавший перед ним блокнот еженедельник.

– Писателя Подколокольникова, – по-военному отчеканил «пресс-атташе».

– Зовите меня Толей, – попросил он, когда вез меня на машине в колхозную гостиницу. – Машина эта в полном вашем распоряжении. Буду сопровождать вас, знакомить с хозяйством. Сегодня, полагаю, отдохнете?

Я отвечал в том духе, что не устал, что хотел бы познакомиться с хозяйством.

– Понял, вас понял, – с угодливой готовностью заверил Толя. – Значит, так: устроитесь, отдохнете, потом обед, затем по хозяйству.

Я согласился. Толя деликатно покинул меня, оставив в предоставленном номере гостиницы. Сказать, что номер в колхозной гостинице был лучше того, который в областном центре – значило бы сказать мало. Номер был превосходный, на две комнаты – спальня и кабинет с цветным телевизором, с импортной мебелью. Но что особенно тронуло – на письменном столе стояла ваза со свежими цветами, с них даже росинки не улетучились.

Толя явился через полчаса и предложил обедать. Гостиница размещалась на втором этаже, а на первом – кафе с буфетом-стойкой и, как водится, с примыкавшим к общему залу боковым кабинетиком, куда и провел меня «пресс-атташе».

На первом этаже кроме того магазин, ателье и КБО, в котором кое-какие заказы выполняются на месте, но в основном принимались заявки, большая часть их отсылалась в мастерские областного центра, где, как сообщил словоохотливый «пресс-атташе», «для Федора Петровича», то есть для его хозяйства, для его людей, делали все – от детских кроваток до надгробий и могильных оград.

Проходя по залу, я не преминул остановиться возле буфетной стойки. Чем могут полакомиться посетители колхозного кафе? Не буду описывать всего, что было выставлено, упомяну лишь о лососине, розовой, правда, без маслянистого блеска, чуть заветренной, но все равно самой доподлинной, которой я и в столице не только не пробовал, а и в глаза не видел не одно десятилетие.

– Откуда?

– Для Федора Петровича невозможного нет, – пояснил «пресс-атташе».

И это сразу осветило силу и размах связей удачливого председателя по горизонтали и по вертикали, как выразился прокурор. С этого момента меня жгуче интересовали отношения Казанкова с законом.

После обеда Толя знакомил меня с Дворцом культуры, спортивным комплексом, детским комбинатом, с жилыми постройками центральной усадьбы. На другой день остались производственные объекты – молочный и свиной комплексы, звероферма, цехи по переработке сельхозпродукции, начиная от картофеля и кончая цехом колбас, копченостей и прочей гастрономии, деревообделочный комбинат, вычислительный центр, агрохимлаборатория и т. д.

Не буду всего описывать, все соответствовало тому, что может позволить себе хозяйство, у которого на счету постоянно более десяти миллионов свободных средств.

Отличная архитектура, прекрасное отечественное и импортное оборудование, высокая механизация вызывали восхищение и зависть. Чего во сне не приснится!

Во сне, именно мне стукнуло: на чем зиждется высокое благополучие? Почему одним достается все: строго фондируемые материалы, импортное оборудование, даже то, что ни за какие деньги не достанешь – к примеру, те же предметы роскоши, какими сверкают дворец культуры, детский комбинат, спортивный комплекс, та же гостиница, – а другие бьются-бьются, не могут выбить десяток-другой мешков цемента, шифера или кирпича? Почему?

Я и стал усиленно копать, соблюдая осторожность, потому что Федор Петрович Казанков, узнав об этом, и часа моего пребывания не потерпел бы.

Нашлись, нашлись и в его вотчине такие, кто под большим секретом просветили меня насчет связей «по горизонтали и по вертикали», сколь далеко они простираются и на чем держатся.

Разобраться неожиданно помог и остановившийся в соседнем номере колхозной гостиницы председатель отдаленного колхоза той же области. С Казанковым он связан общим делом – переработкой и сбытом пектинового порошка, продукта тоже дефицитного и ценного.

– Нам кое-что перепадает, а основная-то выгода остается за ним, за Федором Петровичем Казанковым. Но я и этому рад, едва концы с концами сводим, никак не можем на ноги встать. У Казанкова я в посредниках, на наших бланках он оформляет счета. Мне предоставляется право лишь расписываться не глядя. Понимаю, не все чисто. Да что делать. И нам перепадает. Опасно? Опасно. Но знаю, Казанкова голыми руками не возьмешь.

И далее рассказал, кого кормит, задаривает, просто покупает и держит крепко в руках Федор Петрович.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее