Все это собеседнику не казалось противоестественным, тем более наказуемым.
– Как же иначе-то быть при наших нехватках-недостатках? – спрашивал заезжий председатель и отвечал: – Иначе не выходит. Вот малость поднимусь при помощи Федора Петровича и буду его методом действовать. Ваш брат, журналист, любит кричать о высоких урожаях, надоях и прочем. А взял ли кто в расчет, что чем больше мы производим продукции, тем больше плодим убытков?
– Цены не соответствуют затратам?
– Да что цены. В них ли дело. Кто нас только не обирает! Аппарат района и области снимает со счета на свое содержание сколько потребуется. Ремтехника, Сельхозхимия, Сельэлектро, да их, партнеров-то, считать не пересчитать – и каждый рвет клок с нашей головы. Оттого мы до сих пор и бедные. А изворачиваемся отчего, с законами не в ладах почему? От наказания страхуемся так же, как Казанков.
Потолковал я и еще кое с кем, кто не во всем одобрял Казанкова.
Хотя за широкой спиной и жилось людям сытно и покойно, но и они ценили справедливость и закон, хотели жить честно, не изворачиваясь, не кривя душой…
«Богатые и бедные»
Не буду углубляться в подробности, как копался и подкапывался, ездил по хозяйствам, которые принято называть «лежачими». Почему при, казалось бы, одинаковых условиях – одни богатеют, другие беднеют, опускаются и опускаются? Интересовала анатомия экономического подъема одних и упадка других.
И в это не буду углубляться, слишком далеко увело бы. Скажу только, в результате всего привез в редакцию проблемный очерк под заглавием «Богатые и бедные». И с подзаголовком: «Анатомия экономического подъема и упадка некоторых колхозов».
Ну, думаю, ухватятся, с руками оторвут. Где там!
Если поехать в командировку уговаривали, то встретили кисловато. Очерк приняли без обычного радушия, холодно пообещав: «Оставьте, посмотрим, посмотрим».
В очерке я был уверен, писал с внутренним накалом, и моя «Колибри» ни на одном слове не поперхнулась. Из-под пера выходила истинная правда.
А публикация тормозилась. Объясняли неопределенными отговорками: не посмотрело начальство, с местом туго, официальные материалы задушили. Но я чувствовал, причины иные. Техника отговорок доведена до совершенства.
Пришлось отступиться. Газетный очерк – не бог весть какое произведение. Жаль, конечно. Тут дело не в том, что зря трудился, время тратил, обидно, что поднял такую тему, сказал нужное слово, а действия не последовало. Вроде как ударил в пустоту. Знаете, как после этого плечо болит? На этот раз не плечо, душа ныла.
Время идет, тема гложет.
Долгое ожидание притупляет – ладно, опубликуют так опубликуют, а нет – ляд с ними. От темы не отступлюсь.
Сел за очерк для журнала.
Больше месяца работал, распутывая анатомию экономических уродств. Всю подноготную выложил.
В журнале очерк приняли восторженно, что насторожило. По опыту знаю, восторги-то менее всего и гарантируют успех. Повосторгаться, рассыпаться в похвалах – это, пожалуйста, сколько угодно. Впоследствии лишь изменится форма отказа. Станут уверять: «Акценты надо бы не так расставить, подкорректировать – меняется обстановка. А так все нормально и даже хорошо. Давай, брат, еще поковыряйся».
Что ж, классики переделывали, переписывали, и нам бог велел. Раза три переписал. Угробил полгода.
В журнале тянули и успокаивали: «Дадим при первой же возможности».
Первая возможность! Обнадеживающее обещание. На самом деле ничего в нем нет. Первая – когда до дела доходит, начинают задумываться, в каком смысле первая, в каком значении, да и обязательно ли первая? А что касается возможности, то смотря с чьей точки зрения. Одному кажется, есть возможность, другому вовсе никакой возможности не видится, а если и просматривается, то для другой вещи, для другого автора.
Эти игры я хорошо постиг еще в доперестроечное время. Учимся новому мышлению, стремимся жить соответственно с рождающимися понятиями, но не расстаемся со старым опытом, с прежними правилами. И против кого это прежнее обернется – поди угадай?
Тот, кто против перестройки, на словах-то за нее. И всех в этом уверяет, бия себя в грудь. Сам верит в свои клятвы, хочет что-то осуществить, но все катится по старым рельсам, новых-то не положили. Хоть пляши, хоть пой, хоть в стенку головой. Все едино.
Я не из тех, кто опускает руки. Кое-чему и меня действительность выучила. Терпел-терпел, ждал-ждал, явился в журнал, грохнул кулаком по столу. В газете такого не позволишь, орган солидный, там такое не принято, себе дороже выйдет. А в журнале-таки грохнул:
– Вам правда не нужна? Я же докопался, все как есть вывернул, без всяких околичностей и уверток выложил. А вы нос воротите. От правды-то?
Один из сотрудников журнала, от которого ничто не зависит, но калач тертый, ехидненько вразумил:
– Вы, Подколокольников, не понимаете, что правда – это кислород жизни. Но кто дышит одним кислородом?
– Без кислорода нет жизни! – воскликнул я.
– Само собой, школьная истина. Годная для ответа на уроке, но не для жизни. Неужели так оторвались? Все стали понимать буквально? Кто же вас таким образом настроил?