Третий рейх на наркотиках

«Пациент А» мучительно переносил отсутствие стимуляторов. От беспокойства и тревоги все его тело била крупная дрожь. Он с трудом дышал, терял вес. У него отказывали почки и отмечались проблемы с кровообращением. Он стал чрезвычайно рассеянным. Его постоянно мучила неутолимая жажда. Веко левого глаза распухло так, что он им ничего не видел и постоянно тер его. Однако «предохранительный клапан на глаз фюрер надевать не желал»[488]. Лишь ненадолго он покидал бункер, выходя в сад Имперской канцелярии, где бродил, спотыкаясь о кучи камней. Пыльный ветер окутывал его, словно мантия поражения. После прогулки в бункере его опять ждали пирожные, посыпанные сахаром с корицей, измельченные специально для него. Не имея возможности откусывать куски, он втягивал в себя эту раскрошенную массу, вследствие чего в желудочно-кишечный тракт попадало слишком много воздуха и происходило избыточное газообразование. Гитлер превратился в плохо функционировавшего робота, чему в немалой степени способствовало его окружение. Он что-то делал, издавал бессмысленные военные приказы, кому-то мстил, выносил смертные приговоры своим ближайшим сотрудникам, таким как Карл Брандт, его бывший лейб-хирург, впавший в немилость после поражения в «войне врачей».

Себастьян Хаффнер ошибается, называя сообщения об ухудшении состояния здоровья Гитлера «преувеличенно безнадежными»[489]

. Скорее они были неточными и недостаточно осмысленными, ибо не учитывали возможный момент отлучения от стимуляторов. Хотя сегодня трудно поставить диагноз и доказать наличие признаков отравления – поскольку с тех пор прошло слишком много времени, а дошедшие до нас материалы изобилуют белыми пятнами, – похоже, поражение в войне беспокоило Гитлера меньше, чем его физические страдания, не прекращавшиеся вплоть до момента самоубийства.

Тем не менее лейб-медик все еще пользовался расположением своего пациента. Когда 3 марта 1945 года, после прорыва советских войск на Одере, Гитлер в последний раз выехал на фронт, он запретил Мореллю, по соображениям безопасности, следовать за ним. Лейб-медик не без гордости записал в дневнике: «Ибо он опасался, что я могу получить тяжелое ранение по причине артиллерийского обстрела или налета штурмовиков. Если бы со мной что-нибудь случилось, он остался бы без врача […]. Для него очень важно знать, что я всегда нахожусь дома к его услугам»[490].

Но как долго мог бы еще существовать этот «дом»? 7 марта американские войска захватили мост в Ремагене, это означало, что они форсировали Рейн. На востоке русские взяли Данциг и Вену. Тем временем Морелль давал своему фюреру витамины и лечил его нервную систему электричеством. Гитлер, который ни разу не отважился лечь в специализированную клинику своей столицы, такую, к примеру, как «Шаритé», являл собой настолько печальное зрелище, что становится понятна мотивация некоторых его поступков, сделанных в эти дни. 19 марта 1945 года он отдал так называемый «приказ Нерона», в котором проявилась его страсть к разрушению. Он приказал, ни больше ни меньше, превратить Германию в груду руин: «Все военные и промышленные объекты, средства транспортного сообщения и связи, объекты жизнеобеспечения и материальные ценности в пределах границ рейха должны быть уничтожены»[491]

. Все шлюзы, дамбы, плотины, мосты через каналы, портовые сооружения должны были быть взорваны, линии электропередач разрушены, еще сохранившиеся памятники культуры сровнены с землей. К счастью, для выполнения этого безумного приказа у нацистов уже не оставалось возможностей. Третий рейх окончательно исчерпал свои деструктивные силы, так же как Гитлер исчерпал свои запасы препаратов.

8 апреля Морелль сообщил своему пациенту о том, что кончились плитки витамультина. Все, что оставалось, можно было принимать только в виде инъекций: строфантоз I и II, бенерва форте, бетабион форте, омнадин – спешно собранные остатки былой роскоши. Эти вещества, о которых мало кто слышал, были брошены в прорыв на биохимическом фронте подобно тому, как 14-летних мальчишек подняли со школьной скамьи и бросили в мясорубку войны.

16 апреля 1945 года Красная армия начала непосредственное наступление на Берлин. Спустя четыре дня после этого «Пациент А» отметил свой последний день рождения. У Морелля так тряслись руки, что праздничная инъекция получилась у него не сразу. Врач Штумпфеггер принес все, что нашел в аптечке: «Строфантоз, бетабион форте внутривенно, плюс хармин»[492]

. Последний представляет собой алкалоид из гармалы. Дополнение Морелля: «Сердечные капсулы я заменил печенью, чтобы добиться хорошего стимулирующего эффекта»[493].

Отставка

Я оставлю далеко позади себя всех исторических деятелей. Я хочу стать величайшим человеком в истории, пусть даже при этом сдохнет весь немецкий народ!

Адольф Гитлер в разговоре с Тео Мореллем[494]