Третий удар. «Зверобои» из будущего

— Даже не знаю. Не хотелось опускать его при его людях. То, что он их собрал и базу держит уже давно — это, конечно, ему огромный плюс. Хозяин местных болот! Мать его! Но ты посмотри — люди в основном разведчики, местные. У него неплохая агентурная сеть. А акций почти не проводит. Знаешь почему? Потому, что негде! Немцы здесь не держат ни серьезных подразделений, ни складов, а единственная узкоколейка, которую он время от времени рвет, не играет для немцев никакой роли. Да и чинят они ее только для вида. Хоть у него и потери одни из самых крупных во всех партизанских отрядах, но ведь это происходит не так часто! А ты же слышал, как он говорит?! Соловей, блин! Заслушаешься! Как он им лапшу вешает, что они одни из самых крутых? А ведь верят! Не с кем им себя сравнить! Далеко от своих болот они не отходят, с другими партизанами почти не общаются — вот и пригрелись под крылышком этого мудака. «Чем дальше в лес, тем толще партизаны», — как про него сказано.

— И что мы с этим «толстяком» делать будем?

— Я же сказала — не знаю. Теперь твоя очередь что-то выдумать. Если честно — я хочу отдохнуть. Хоть картошку чистить, хоть котлы мыть, но у меня нет сил бегать опять по лесам. Да и мальчишкам, и тебе тоже поспать бы. Самурай хоть и хорохорится, а ведь ранен же. Батя, опять же…

— Давай я ему скажу, что мы Группа Ставки. Добьюсь содействия.

— Знаешь, что он сделает? Во-первых — не поверит. Не может, по его логике, в состав такой группы входить женщина. Во-вторых — потребует подтверждения, а пока будет связываться с командованием, позапирает нас к такой-то матери в землянки. Мне за него перед теми пацанами, что нас через болото почти на себе вытащили, стыдно будет… Ну придумай что-нибудь… ты же умница, СБ.

— Ой, товарищ Летт… Ника Алексеевна… ставите вы задачки! — хмыкнул мой собеседник. — И не откройся, и в то же время добейся содействия. Что же вас тревожит? Подозреваете его?

— Нет. Но знаешь, не могу пока понять, что же происходит.

— Обиделись на него?

— Может, и обиделась, но уж точно за это убивать не буду За ним как-никак люди идут. А ты выясни все-таки, поговори с людьми…

— Товарищ Летт! — на этот раз уже улыбки не было. — Давайте вы не будете учить меня выполнять мою работу!

Вот все-таки ежик! Распустил колючки!

— Не буду… товарищ Служба Безопасности! Извини…

— Да нет, ничего… просто вы правы. С этим надо поработать. Я займусь, не волнуйтесь…

— Спасибо. И спокойной ночи. Давай уже баиньки. Завтра будет день и будет пища.

Степан

— Товарищи офицеры! Командование поздравляет нас с выполнением боевой задачи. Кроме того, получен приказ на отход за линию наших войск.

Мелькнувшая тень облегчения на лицах присутствующих сменяется на обычное озабоченное выражение — отдать приказ гораздо проще, чем его выполнить. Сколько сил за эти дни мы потратили, чтобы оставаться здесь! Оставаться, несмотря на методическое выбивание нас немцами, несмотря на постоянные бомбежки, от которых не спасают ни истребители, ни зенитки, — оставаться, несмотря ни на что.

И вот теперь — приказ отходить. Нетривиальная задачка, особенно если учесть, что нас окружают замечательные люди. Немецкие танкисты и мотопехота, вместе с пехотой обычной, а также авиацией и артиллерией заметят наше движение достаточно быстро. И, разумеется, приложат все силы, чтобы мы остались здесь. Навечно. Не очень веселая перспектива, не находите?

На совещании было принято решение прорываться ночью. Однако в течение дня немцы продолжали давить по всему фронту, поэтому выдернуть части из боевого соприкосновения с противником удалось только с наступлением темноты. Это закономерно привело к задержке начала движения потрепанной в боях механизированной группы. Построение избрали аналогичное тому, которое использовалось при прорыве летом.

…Мерный рокот двигателя и духота внутри машины клонят в сон. Колонны движутся под покровом темноты, стараясь не выдать себя случайной вспышкой фар или просто карманного фонарика. А меня бьет озноб — по субъективным ощущениям, температура градусов тридцать восемь с копейками. Это последствия ранения, вернее, моего довольно наплевательского к нему отношения. На последней перевязке рана выглядела гораздо хуже, чем на предыдущей. Ладно, это уже неважно — скоро выйдем к своим, а там можно и в госпиталь, как полагается. Сон, отдых, регулярные, а не когда придется, перевязки — и через три-пять дней буду здоров, как молодой кабан.

Из-за задержки с выходом к рассвету мы оказались совсем не там, где предполагалось. С закономерным итогом, немцы таких просчетов не прощают.