Третий удар. «Зверобои» из будущего

— Группа самолетов, курс… скорость… высота… — это по нашу душу, «лаптежники», чтоб их создателю до конца дней в ухо сирена гудела. Зенитки парами сходят на обочину, готовясь устроить горячий прием прорвавшимся самолетам. Их мало — досталось нам за эти дни качественно. Колонна же расползается, чтобы иметь возможность маневра. Танки парами тоже готовятся принять участие во всеобщем веселье. С машин сыпанула в стороны пехота, залегая и направляя к небесам стволы винтовок и пулеметов. Ну-с, камрады из воздушных сил, ваш выход.

…Вой сирен почти не слышен за ревом «Вязов». Спустя несколько секунд их партию подхватывают крупняки, а спустя еще какое-то время — пехота. Потеряв ведущего, «юнкерсы» ломают строй и беспорядочно отходят. Что-то они сегодня быстро. Странно…

Додумать эту мысль мне не даст внезапное появление второй волны самолетов. Низко, едва не цепляя верхушки деревьев, идут «штуки» с двумя мандолинами под крыльями. Отчаянный вой привода, стремящегося развернуть башню против новой опасности, и мгновенное понимание, что мы не успеем. Ведущий немцев уже нас видит, уже целится, уже стреляет…

…Серия тридцатисемимиллиметровых снарядов ударила по башне и корпусу ЗСУ. Вышли из строя привода наведения, и спарка стволов безвольно поникла. Запоздалые очереди остальных установок свалили троих, заставив других прекратить атаку. Установка потеряла вооружение, но сохранила возможность двигаться, благо механик-водитель не пострадал. Из башни расстрелянной самоходки подбежавшие солдаты извлекли потерявших сознание и окровавленных, но живых наводчика и командира зенитчиков, майора Сергеева.

Водители (где-то на юге)

Колонна грузовиков и топливных «наливняков», относящихся к 17-й танковой дивизии, готовилась к маршу в сторону фронта. Пока же водители, интенданты и приданные им бойцы ждали сопровождение. Вообще организация доставки грузов в прифронтовой полосе летом 1942-го претерпела определенные изменения. Даже название у этой процедуры было новое — «проводка конвоя». Уже подошел взвод легких Т-52, распределился вдоль колонны. Уже подошла небольшая группа пехоты — два некогда крытых грузовика (брезент снят, на крыше кабины стоит пулемет, бойцы сидят на двух скамейках, расположенных вдоль оси кузова лицами к бортам), три джипа (один из них с длинными усами рации), шесть мотоциклов, из которых четыре с колясками и два легких. Вот подошла машина ВНОС, такие стали сопровождать каждую крупную колонну с момента прорыва немцев южнее Смоленска: гитлеровцы отчаянно стремились захватить господство в воздухе, хотя бы локальное, а РККА, соответственно, старалась этого не допустить. А колонна все еще чего-то ждала.

— И чего мы тут кукуем? Чего ждем? — нервничал молодой белобрысый парень лет девятнадцати с «чистыми» погонами и петлицами автобата.

— Ночи, — не отвлекаясь от сосредоточенного сворачивания самокрутки, отозвался интендант — сержант с седыми висками и морщинистым загорелым лицом.

— Какой еще ночи?! Нам приказано — вернуться как можно быстрее!

— Вот именно — вернуться. А для этого нужна ночь, — сержант вздохнул. — Вот только не дадут нам до ночи загорать. «Зонтик» дождемся и поедем.

Пожилой боец приступил к такому же тщательному раскуриванию «козьей ножки».

— Зонтик?! Зачем нам зонтики? Мы что — барышни?

— Вот же заноза. От свинцового дождя зонтики. Подожди, и сам все увидишь.

Прошло минуты три, и в рощицу въехали четыре зенитные самоходные установки на шасси Т-50. Две остановились около замыкающих грузовиков, еще две бодро пропылили в голову колонны. Вместе с ними через лагерь прокатилась команда «По машинам!».

— А вот и они, зонтики, — проговорил, поднимаясь с чурбачка, сержант Лялин. — Гробики деревянные, э-эх.

Интендант рачительно подхватил с земли чурбачок и поспешил к грузовику, вслед за молодым водителем. Тот всего неделю был на фронте, и сержант чувствовал себя спокойнее, если был рядом и видел, что и как делает молодое пополнение.

— А почему «деревянные»? — продолжил водитель расспросы, пристраивая свой ГАЗ-АА на отведенное ему место в колонне.

— Потому что «Вязы». И потому что горят часто. Одно слово — «прощай, родина».

— А отчего это — часто? Это же, считай, танк, — только башня другая!

— От того, что они германцам крови портят немало. Пока эти машинки работают — редко какой «лаптежник» к колонне прорвется. Страшная штука. Мне знакомый, он с Ленинградского фронта приезжал в Смоленск за каким-то хитрым грузом, рассказывал: как-то эти самые «Вязы», причем четырехствольные, по ошибке наш истребитель обстреляли. Пилот как-то вывернулся, ас не из последних. Но говорил, что три дня потом заикался, как вспоминал.

— Ну, так это ж наоборот — мало гореть должны, если такие надежные!

— Эх, зелень… Немцы что тебе — дурней, чем полено вот это вот? Им же задача стоит — к колонне прорваться. Вот они и стараются — в первую голову «Вязы» повырубить. Потому пока эти машинки живы — и мы живые. Только близко к ним подъезжать не надо, а то чужую бомбу словим.

Сержант призадумался. Потом проговорил: