Третий выстрел

Пока заканчивала уборку, успела забыть о парне «с хорошим еврейским именем», но выйдя из ресторана, увидела, что он ждет ее на противоположной стороне улицы. Парень махнул ей рукой. Она кивнула. Натан перешел дорогу.

— Привет!

— Виделись вроде.

— Ну да. Ты куда сейчас?

— Домой. Спать.

— Может, посидим где-то? По стаканчику вина?

— Мсье внук барона Ротшильда?

— Мсье неплохо зарабатывает. Мадемуазель… или мадам?

— Мадемуазель.

— Мадемуазель окажет мне честь?

— Пошли, окажу.

Они спустились с Монмартра к Пляс Пигаль, прошли по променаду бульвара Клиши мимо Мулен Руж, сели в кафе.

— Вина? — галантно спросил юноша.

— Мне бы коньяку или чего покрепче. Привыкла за войну к крепким напиткам. А вина-то я толком и не пила никогда.

— Когда-то надо же начинать. Так что тебе взять?

— На твой вкус. Покрепче.

— Абсент пила когда-нибудь?

— Нет.

— Garçon! Deux absinthe s'il vous plaît![50]… А теперь смотри, как это пьют. Берем кусочек сахара, смачиваем в напитке. Теперь вот на эту ложечку кладем вот этот сахар и поджигаем… Гори, сахарок, синим пламенем!

— То-то я думала, зачем он ложку с дырками принес и спички…

— Видишь, как сахар плавится и стекает в абсент? Теперь его остатки — в бокал, немного ледяной воды — и залпом! Ну как?

— Отвратительно! Но необычно.

В голове зашумело, а все вокруг стало странно резким, как будто в фотографическом аппарате навели фокус. Да, неплохой напиток. Настроение улучшилось.

— Повторим? Если у тебя денег хватит.

— Хватит… Garçon!

После второй мир заиграл свежими яркими красками. Стало совсем весело и интересно.

— Как ты в Париж попал, ингале?

— Бежал с Деникиным из Новороссийска.

— Да ты белогвардеец что ли? Как это еврей в белогвардейцы попал, вражина?

— А что сразу вражина-то?

— А то, что я с вами воевала беспощадно!

— У красных что ли?

— Почему у красных? У Махно!

— Так ты бандитка, мейделе?

— Ерунду не городи. Мы не бандиты, мы — анархисты.

— Ну так и я не белогвардеец. Я в ОСВАГе работал.

— Где-где?

— ОСВАГ — ОСВедомительное АГентство, информационный орган в Добровольческой. Тех, кто там работал, в армию не мобилизовали. Так что у меня выбор был небольшой: идти с винтовкой воевать или снимать дурацкие пропагандистские фильмы.

— Ты кино снимал для беляков?

— Ага. Ручку у камеры крутил. «Дадим мы миру мир навеки» — скажи, идиотское название?

— Скажу. Идиотское.

— Вот такие фильмы и снимал. Я же раньше в Харькове помощником фотографа работал, «Фото Зильбермана» — не слыхала? А ручку крутить все лучше, чем в людей стрелять. А ты стреляла?

— Стреляла. Только не спрашивай об этом сейчас, хорошо?

— Хорошо. А как боец-махновец в Париже оказалась?

Как? Дита сейчас и сама не могла толком понять, что и как произошло, полетело, завертелось, что она оказалась не где-нибудь, а именно в Париже, городе художников и поэтов, но уж никак не пулеметчиков.

Позапрошлым летом красные прижали их отряд у Днестра. Жестко прижали, взяв в кольцо. Выхода не было: или погибать, или сдаваться румынам. Красные-то точно не пощадили. Особенно после того, как ребята порубали начальника 14-й кавдивизии Пархоменко вместе со всем его штабом. Этого красные конники не простили бы, нет. Обозлились тогда очень, давно у них такого позора не было, да и Махно застрял колючей костью в горле. И этот последний бой был не за побег за границу, а за жизнь или смерть. Много ребят там полегло.

Румыны, конечно, вдосталь над ними поизмывались, но зато все, кто к ним перешел, выжили. Дите и еще нескольким ребятам удалось бежать, сначала в Польшу, и уже оттуда, через Германию — сюда, в Париж. Почему в Париж? Все тогда бежали или в Берлин, или в Париж. В Берлин Дите не хотелось, слишком хорошо помнила немцев в Украине. Так что она и с ней несколько хлопцев ломанулись во Францию. Без единого су, без нормальной одежды, голодные, оборванные, злые на весь мир. Но жить как-то надо? Пришлось идти в судомойки, ребята разбрелись кто куда. Ну, ничего, тут князья таксистами работают, так что бывшему бойцу повстанческой армии полы мыть не зазорно.

Когда же все рухнуло, когда их так счастливо складывавшаяся судьба понеслась под откос? Ведь все было так здорово! Особенно, когда к ним в Гуляйполе заявился только что излечившийся от тифа командир 3-го Екатеринославского полка Дмитрий Иванович Попов. Дита взвизгнула, бросилась к нему на шею, повисла, обхватив ногами. А Митя удивленно посмотрел на девушку — и узнал!

— Фанечка! Ты? Как?

— Я теперь не Фаня! Я теперь — Дита, партийная кличка! Мииитька! Как я рада!

— Да ты что?! Вот это встреча! А я-то как рад!