Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок

— Ну, сеньор, — сказал алькальд писарю, когда они остались вдвоем, — Лукас ничего не заподозрил. Мы можем спать спокойно. Пожелаем коррехидору успеха…

Глава XVIII

Из которой читатель узнает,

что у дядюшки Лукаса был очень чуткий сон

Пять минут спустя из окошка сеновала сеньора алькальда вылез какой-то человек. Окно выходило на скотный двор и помещалось на высоте не более восьми локтей^{33} от земли.

На скотном дворе был устроен большой навес, под которым обычно стояло до восьми верховых животных разных пород, причем все они принадлежали к слабому полу. Лошади, мулы и ослы мужского пола составляли отдельный лагерь и находились в особом помещении по соседству.

Человек отвязал оседланную ослицу и за уздечку вывел ее к воротам; снял засов, отодвинул задвижку, бесшумно отворил ворота и очутился в поле. Тут он вскочил в седло, сдавил пятками бока ослицы и во весь опор помчался по направлению к городу, но не обычной дорогой, а прямиком через поля и луга, словно опасаясь кого-нибудь повстречать.

То был дядюшка Лукас, — он возвращался к себе на мельницу.

Глава XIX

Голоса, вопиющие в пустыне

«Какой-то алькальд вздумал провести меня, меня — уроженца Арчены^{34}! — рассуждал сам с собой мурсиец. — Завтра же утром я отправлюсь к сеньору епископу и расскажу ему все, что со мной приключилось. Вызывать так срочно, так таинственно и в такое необычное время; требовать, чтобы я ехал один; морочить мне голову разглагольствованиями о фальшивомонетчиках, о ведьмах и домовых — и в конце концов поднести два стакана вина и отправить спать!.. Яснее ясного! Гардунья передал алькальду наставления коррехидора, а коррехидор как раз в это время волочится за моей женой… Почем знать, может, я сейчас подъеду, а он стучится в дверь! Почем знать, может, я его застану уже внутри!.. Почем знать!.. Э, да что я говорю? Сомневаться в моей наваррке!.. Это значит бога гневить! Она не может… Моя Фраскита не может… Не может!.. Впрочем, что это я? Разве есть на свете что-нибудь невозможное? Ведь вот же она, такая красавица, вышла за меня, за урода?»

И тут бедный горбун заплакал…

Он остановил ослицу, немного успокоился, вытер слезы, глубоко вздохнул, достал кисет, взял щепотку черного табаку и свернул цигарку, вынул кремень, трут и огниво и несколькими ударами высек огонь.

В этот момент он услышал стук копыт, доносившийся с дороги, которая проходила в каких-нибудь трехстах шагах от него.

«Какой же я неосторожный! — подумал Лукас. — Что, если меня разыскивает правосудие и я так глупо выдал себя?»

Он спрятал огонек, спешился и притаился за ослицей.

Но ослица поняла все иначе и удовлетворенно заревела.

— А, будь ты проклята! — воскликнул дядюшка Лукас, пытаясь обеими руками зажать ей морду.

Как назло, со стороны дороги послышался рев, — это был как бы учтивый ответ.

«Ну пропал! — подумал мельник. — Верно говорит пословица: нет хуже зла, как понадеяться на осла».

Рассуждая таким образом, он вскочил в седло, хлестнул ослицу и помчался в сторону, противоположную той, откуда прозвучал ответный рев.

Но вот что удивительно: существо, ехавшее на собеседнике Мельниковой ослицы, было испугано не менее дядюшки Лукаса. Говорю я это потому, что оно само своротило с дороги и пустилось наутек по засеянному полю, решив, что это, наверное, альгвасил или какой-нибудь злоумышленник, которого нанял за деньги дон Эухенио.

Мурсиец между тем продолжал сетовать:

— Ну и ночь! Ну и мир! Как все изменилось за какой-нибудь час! Альгвасилы становятся сводниками, алькальды посягают на мою честь, ослы ревут, когда не надо, а жалкое сердце мое посмело усомниться в супруге, благороднейшей женщине на свете. Боже мой, боже мой! Помоги мне как можно скорей добраться домой и увидеть мою Фраскиту!

Дядюшка Лукас ехал полями и перелесками и наконец около одиннадцати часов ночи без всяких приключений добрался до дому…

Проклятье! Ворота на мельницу были распахнуты настежь!

Глава XX

Сомнения и действительность

Были распахнуты… А ведь, уезжая, он сам слышал, как жена заперла их на ключ, на засов и цепочку.

Стало быть, никто, кроме собственной его супруги, не мог их отворить.

Но как, когда и зачем? К ней пробрались обманом? Ее заставили? А может, это она сделала намеренно, сговорившись с коррехидором?

Что он увидит сейчас? Что он узнает? Что его ожидает дома? Сенья Фраскита убежала? Ее похитили? Может быть, она мертва? Или в объятиях соперника?

«Коррехидор рассчитывал, что ночью я не вернусь, — мрачно сказал себе дядюшка Лукас. — Наверно, алькальд получил приказ ни в коем случае не отпускать меня домой… Знала ли об этом Фраскита? Была ли она в сговоре с ним? Или она жертва обмана и насилия?»

Несчастный потратил на все эти мучительные размышления ровно столько времени, сколько ему потребовалось, чтобы пройти беседку.

Дверь в дом тоже была открыта. Как во всех деревенских домах, сперва шла кухня.