Треугольная жизнь

– По-моему, ты совершаешь очень серьезную ошибку, – тихо молвил генерал.

– Человек имеет право жить там, где хочет! Я свободная личность!

– Ты? – удивился Башмаков.

– Я!

– Это ты, Слабинзон, в очереди к посольству заразился.

– Да пошел ты, комса недобитая!

– Заткнись, морда эмигрантская!

Спор, перераставший из шутливого во всамделишный, остановил Борис Исаакович, пресек молча, одним лишь взглядом – и Башмаков вдруг понял, как он поднимал залегшую роту.

– Не надо путать свободу перемещения со свободой души. Можно и в колодках быть свободным, – сказал Борис Исаакович.

– Осточертели вы мне с вашей романтикой глистов, сидящих в любимой заднице! Нет, Моисей правильно водил наш маленький, но гордый народ по пустыне, пока последний холуй египетский не сдох!

– Ты где это прочитал?

– Какая разница? В Библии! – гордо ответил Борька.

– Ага, в Библии! В «Огоньке» он прочитал, – наябедничал Башмаков, – в статье публициста Короедова «Капля рабства в бочке свободы». Там еще про то, что раба из себя нужно выдавливать, как прыщ.

– Моя воля, я бы этих публицистов порол прилюдно. Начитались предисловий! – посуровел генерал. – Моисей водил народ свой по пустыне, чтобы умерли те, кто помнил, как сытно жили в Египте. «О, если бы мы умерли от руки Господней в земле Египетской, когда мы сидели у котлов с мясом, когда мы ели хлеб досыта! Хорошо нам было в Египте!» Водил, потому что в Земле обетованной их ждали кровопролитные сражения за каждую пядь, голод и лишения… А раба, друзья мои, если слишком торопиться, можно выдавить из себя вместе с совестью. К этому, кажется, все и идет…

Провожали они Слабинзона вдвоем с Борисом Исааковичем. Шереметьево напоминало вокзал времен эвакуации. Народ, лежа на тюках, дожидался очереди к таможенникам, которые свирепствовали так, словно искали в багаже трупик ритуально замученного христианского младенчика. Но, оказалось, у Борьки все схвачено: сразу несколько человек из начала очереди зазывно помахали ему руками. С собой он нес всего-навсего небольшую спортивную сумку.

– Ну, дед, прощай! Надумаешь к нам в Америку, позвони – эвакуируем! Я, между прочим, думал о том, что ты вчера говорил. Так вот: лучше быть рабом свободы, чем свободомыслящим рабом! Понял?

– Я-то понял. А вот ты пока ничего и не понял. Не забывай – звони!

И Башмаков впервые увидел в глазах Бориса Исааковича слезы. Старый генерал обнял внука и прижал к себе. Засмущавшийся таких нежностей Борька резко высвободился и повернулся к другу:

– Смотри, Трудыч, на тебя державу оставляю! Вы уж тут без меня перестройку не профукайте! А теперь пожелайте мне удачи – сейчас будет самый ответственный момент в моей жизни!

Он глубоко вздохнул и по-йоговски, мелкими толчками выдохнул.

– Кто там следующий? – противно крикнул таможенник – ухоженный юноша с фригидным лицом.

– Я там следующий!

Башмаков и Борис Исаакович остались у железных перил, чтобы увидеть, как Слабинзон пройдет все преграды и скроется за будочками паспортного контроля.

– Это все? – с раздраженным удивлением спросил таможенник, оглядывая спортивную сумку.

– Все, что нажито непосильным трудом! – погрустнел Борька.

– А это что еще такое? – Таможенник ткнул в экран дисплея.

– Где?

– Вот!

– Бюстик.

– Какой еще бюстик? Откройте сумку!

Слабинзон расстегнул «молнию». И на свет божий был извлечен бюстик Ленина из серебристого сплава – такие тогда рядами стояли в любом магазине сувениров.

– Зачем вам это? – спросил таможенник, с нехорошим интересом осматривая и ощупывая бюстик.

– Исключительно по идейным соображениям!

– Ах так… Открутите! – приказал таможенник.

– Что? – изумился Слабинзон.

– Голову.

– Ленину?!

– Бюсту.

– Одну минуточку. – Борька споро отвинтил голову Ильичу.

Очередь, наблюдавшая все это, затаила дыхание. Пополз шепоток, будто один, очень умный, устроил тайник в бюстике Ленина и попался.

– Боже, что он делает, шалопай! – Борис Исаакович полез за валидолом.

– Что там? – радостно спросил таможенник, заглядывая в голову вождя, которая, как и следовало ожидать, оказалась полой.

– Где? – уточнил Борька.

– А вот где! – Таможенник (его лицо уже утратило фригидность и приобрело даже некоторую страстность) ловко извлек из недр ленинской головы небольшой тугой полиэтиленовый сверточек. – Что это такое?

– Это… понимаете… как бы вам объяснить…

– Да уж постарайтесь! – ехидно попросил таможенник и нажал потайную кнопочку.

– Видите ли, это горсть земли.

– Какой еще земли?

– Русской земли, – отозвался Слабинзон дрогнувшим голосом и смахнул слезу.

– А зачем вам русская земля? – спросил таможенник, удовлетворенно заметив, как к ним торопливыми шагами направляются два офицера.

– Мне?

– Вам.

– А вы полагаете, если я еврей, так меня русская земля уже и не интересует? Вы случайно не антисемит?

– Прекратите провокационные разговоры! – испугался таможенник.

Его можно было понять: в России оказаться антисемитом еще опаснее, чем евреем.

– Разверните!