Три аксиомы

И верно. Григорий обладает безупречным пониманием законов текучей воды, создающей речное русло. Изложить их словами он не всегда в состоянии, но глаз его по множеству признаков безошибочно чувствует, где под однообразно гладкой поверхностью воды лежат глубины и мели.

Паромы плывут гуськом, стараясь держаться поближе друг к другу. Бригадир Николай Беляев идет в хвосте. При паромном сплаве место командира сзади. Его роль — подавать помощь застрявшим на мели, зачищать путь, чтобы никто не отстал.

Отплыли от Олемы пять километров, и тут на перекате русло разделилось в песках на два «собачьих горла». Три парома благополучно проскочили, три застряли на мели.

Благополучные паромы поставили в тихом месте «на роч», то есть привязали к вбитым в песок кольям, и вся бригада полезла в воду стаскивать обмелевшие. Если это не сделать своевременно, река замоет песком еще крепче.

Снять паромы целиком сила не взяла. Пришлось расчаливать на отдельные плитки и спихивать их на более глубокое место, работая кольями, как рычагами. Выведенные на глубину плитки ставили «на роч».

Вся команда бродила в воде, не раздеваясь, — парни кто в чем, а девушки в юбках, надетых поверх лыжных костюмов. В одежде теплее. Я, выросший неподалеку отсюда и в сходных условиях тундры и тайги, знаю это с детства. Холодно только сначала, при погружении, когда сквозь одежду приливает к телу первая вода, а потом она согревается.

Дно у реки неровное. Местами вода всего до щиколотки, а рядом яма человеку по грудь. Туда и отводят освобожденные плитки.

Парни и девушки бродили всю светлую ночь и целый день. Только к вечеру все шесть паромов стояли на привязи у приглубого берега под крутой красной «щельей».

Раскололи топорами бревно, запалили на берегу жаркие костры. Сушились, тоже не раздеваясь. Сидели около костров, и от людей палил густой пар.

Сварили в котле соленую треску, вскипятили чай. Попили, поели, легли на камнях около костров спать. Через два часа проснулись от холода. Температура воздуха и днем и ночью почти одинаковая, колеблется около семи градусов, но спящему человеку всегда кажется холоднее.

Из четырех девушек только одна здешняя, трое приехали по договору с Украины. Одну украинку зовут Эльвирой Витальевной.

Я говорю:

— У вас даже имя неподходящее для такой грубой работы. Эльвира — что-то воздушное, тонкое, кисейное.

Бригадир Беляев заступился:

— Вовсе она не кисейная. На работу горазда, не отлынивает.

А Эльвира добавила:

— На второй год в Олемском лесопункте остаюсь. Зимой на лесозаготовках легче: жилье с крышей. Поворочаешься в снегу с топором, обрубая у дерева сучья, промокнешь, промерзнешь, да зато придешь в натопленную комнату, повесишь одежду к горячей печке, ляжешь на кровать под одеяло. А летом на сплаве тяжеловато — без крыши, кругом вода: снизу — речная, сверху — дождевая.

Да, вода сверху и снизу. Перемокли люди, иззябли, но ни у кого на гриппа, ни насморка. На безлюдной широкой реке ничем, не заразишься: никаких вирусов. Случись такая штука в городе — все бы слегли, а здесь подрожит человек так, что зуб на зуб не попадает, согреется, и никаких последствий.

Гриша Лешуков, идущий в одиночку, доволен: его паром не коснулся мели. Вообще парень настроен жизнерадостно:

— Не горюйте, товарищи, что холодно! Зато весь комар спрятался.

Я говорю:

— Мода пошла плавать на плотах по Тихому океану. Норвежец Хейердал, американец Виллис переплыли.

— Для какой надобности?

— Кто для науки, а кто и без надобности, просто так, чтобы преодолеть трудности и показать доблесть.

— Ну и чудаки! — смеется Гриша. — Прогнать плот по Тихому океану не диковина, там глыбко. Ехали бы к нам, на Вашке народу не хватает. Дали бы им паром — гони по песку-щепичнику через собачьи горла, доказывай свою доблесть!

Оттолкнулись от берега, поплыли, вытянулись в цепочку.

Прошли километров десять. Показалась деревня Рещелье. Тут задул встречный ветер, трудно стало управлять паромами, тащит их ветром на меляки.

Решили остановиться. Плыть при сильном ветре не полагается по правилам, и простои из-за ветра оплачиваются. Приткнулись к берегу, вбили колы, привязали паромы, пошли в деревню проситься на постой. Девушек удалось пристроить, парней не пускают.

Я говорю рещельским хозяйкам:

— Петь да плясать вы мастерицы, а нехорошо поступаете. Распремилых девиц в гости пустили, а самолучших молодчиков прочь гоните. Как же людям на холоду под дождем мокнуть?

— Где уж хорошо! Совсем нехорошо! Да боязно. У этих вербованных — полтавских да харьковских — на лбу не написано, какой он есть человек. То ли из армии вернулся, то ли досрочно выпущен из тюрьмы.

Пробую возражать:

— Плохой человек один из тысячи.

— А когда в двери стучит, почем знать, может, как раз тот самый, который один из тыщи…

Нашлись люди, знающие бригадира Беляева. Убедились, что и все остальные — свои соседи-лешуконцы. Кое-как разместились.

Стояли сутки. Отдохнули, взбодрились. Вечером ветер затих. Двинулись вперед.