Три аксиомы

Поездка на Мезень вводит нас в понимание одной важной проблемы, давно волнующей работников леса и широкую общественность. Речь идет о наиболее полном использовании леса, о получении с вырубаемых площадей максимального количества древесины.

При рубке леса где-нибудь в Курской области или на Украине все деревья и все их части до последней веточки идут впрок. Крупная древесина используется в строительстве, а из всякой мелочи в лесничествах строгают рукоятки для молотков, палки для щеток, вяжут метлы, плетут корзины и делают прочий ширпотреб. Суковатые остатки, хворост и валежник подбирают на топливо. Словом, не пропадает ни синь-пороха.

В тайге так не получается.

Мы видели, как в мезенских ельниках берут всего сорок процентов запаса древесины, а шестьдесят оставляют на корню.

В амурской тайге рубят только кедр и оставляют дуб, ясень и другие ценные породы, крайне необходимые нашей мебельной промышленности.

В Якутии рубят только сосну и оставляют лиственницу.

Что это такое? Головотяпство? Нет, физическая невозможность. Единственная дорога в тайге — река, вывезти бревна можно только сплавом по воде. Кедр и обыкновенная сосна плывут; лиственница, дуб, ясень тонут.

Скажут: чем так рубить, лучше вовсе не рубить. Нет, формула «все иль ничего» для данного случая не годится. Лучше получить от тайги хоть что-нибудь, чем ничего не получать.

Однако получать надо больше.

Летят в тайгу гневные телеграммы-«молнии», едут с юга на север толкачи, штурмуют отделы сбыта совнархозов, устраивают истерики, требуют древесину по нарядам, и всем нужны добротные бревна; никто не желает брать гнилых, кривых и суковатых. А ведь тайга рубится только по первому разу, она состоит из состарившихся, переспелых лесов; многие деревья имеют гнилую сердцевину и годятся только на дрова.

Заготовке добротных бревен сопутствует низкокачественная древесина и всякие отходы да обрезки. В прежнее время их употребляли на топливо.

Но обстановка изменилась. С каждым годом нарастает потребность в хорошей деловой древесине и одновременно уменьшается спрос на дрова. Уголь, газ, нефть, электроэнергия вытеснили это старинное топливо не только из фабрично-заводского производства, но и домашнего обихода. Взять хотя бы Москву. Нынешняя большая Москва расходует дров во много раз меньше, чем маленькая Москва прошлого и позапрошлого столетий.

В Карпгорском леспромхозе Архангельской области мне привелось увидеть, как для разгрузки склада дровяные бревна возили обратно в лес.

А летом 1962 года я был свидетелем такого случая. На Северной Двине в сорока пяти километрах выше Архангельска есть Бобровский сплавной рейд: русло реки от берега до острова перегорожено запанью, сдерживающей приплывшие плоты, и около запани наделано из плавающих бонов множество коридоров и двориков. Плоты приходят сюда с Вычегды, тут их развязывают, бревна пропускают через ворота, и женщины с баграми толкают каждое плывущее бревно в соответствующий коридор: пиловочник к пиловочнику, рудничную стойку — по другом дорожке, бумажным баланс — по третий, дрова к дровам. Потом рассортированные бревна свяжут машиной в пучки, составят новые плоты из бревен какого-либо одного типа и отправят куда следует: пиловочник — на архангельские лесопильные заводы, балансы — на бумкомбинат, рудстойку — на лесоперевалочные базы для погрузки на железную дорогу. Каждый потребитель получит то, что ему надо. Дрова идут для нужд Архангельска, для отправки на пароходах в безлесное Заполярье и отчасти перегружаются на железную дорогу.

И вдруг из Архангельска позвонили в Боброво:

— Не присылайте дров! Не станем принимать.

— Куда ж их девать? У нас остается сто тысяч кубов.

— Куда хотите! Хоть обратно на Вычегду отправляйте!

Создалось безвыходное положение. Как освободить коридоры и дворики? Как уничтожить дрова? Сжечь их невозможно мокрые бревна на воде не горят. Выпустить в реку по течению — значит парализовать судоходство в низовьях Двины и Архангельском порту. Оставалось только мошенничать, понемножечку подмешивать дровяные бревна к деловым, авось получатели не станут скандалить из-за каких-нибудь двух-трех процентов брака.

Лесоруб стоит промежду лесной охраны и потребителем лесоматериалов. Охрана требует рубки и вывозки всей древесины, в том числе и низкокачественной, неликвидной. Потребитель не желает брать неликвидную, ему подавай только хорошую. С лесоруба требует и та и другая сторона, причем требования противоположны. А самому лесорубу не с кого требовать, он только обязан выполнять все требования, такая уж у него должность, такое положение между двух требующих сторон. На лесоруба жалуются, ему жаловаться не на кого, он молчит.

Потому и сложилась у лесорубов недобрая репутация, оттого и считают их виновниками всех зол. По распространенному мнению, виновники — это полтавчанин Кутуля, что проводит дождливые ночи под днищем опрокинутой лодки, это Эльвира, которая с посиневшим лицом и ляскающими зубами бродит в холодной воде, даже не подоткнув подол, и плывет дальше, не просушившись.