Три аксиомы

В романе Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев», написанном в 20-х годах, сказано: «МОГЭС дымил, как эскадра». Так оно и было. Над электростанцией на Раушской набережной, в самом центре Москвы неподалеку от Кремля, всегда стояла туча черного дыма. Теперь его не заметно, и я даже думал, что электростанция бездействует, но клубы пара в морозные зимние дни свидетельствуют, что трубы источают тепло.

В 1950 году со смотровой площадки на Ленинских горах Москва всегда представала в густой мгле, теперь в сухую солнечную погоду весь город виден ясно. Можно заметить, например, телевизионную башню в Останкине, а до нее тридцать километров. По временам видимость ослабляется сгущением в воздухе водяных паров, но город тут ни при чем: такие же явления имеют место в любой ненаселенной местности.

Разрушения в окрестных лесах вызваны обстановкой предыдущих десятилетий. Сейчас мы наблюдаем остаточные явления. А в будущем условия существования хвойных деревьев, по-видимому, улучшатся.

Найден способ очистки выхлопных газов автомобилей. Надо добиваться внедрения его в практику.

Генеральная линия

Было время, когда участь подмосковных лесов казалась мне плачевной.

За последние двадцать пять — тридцать лет я был свидетелем того, как парки и леса в самой Москве и ее окрестностях топчутся, портятся, изреживаются, отравляются дымом, умирают. Мне не раз приводилось писать об этом. Я составлял скорбный список распавшихся и погибших зеленых массивов.

Все это было верно. Распад древостоев — факт.

Но я в ту пору не сумел правильно осмыслить факты. Мне не хватало лесоводственной грамотности — считаю обязанным чистосердечно в этом сознаться. Смотрел я на вещи по-обывательски. Мне казалось, что леса и парки погибли навсегда и безвозвратно.

И тут я ошибался. Прошли года, и все оказалось не так, как я ожидал.

Вот примеры.

Началось с Сокольников. Это очень знаменитый издавна зеленый массив. В старом энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона читаем: «Сокольники — вековой сосновый бор, примыкающий к городу Москве с северо-восточной стороны. Значительная часть бора разделана под парк, окруженный массой дач. Сокольники с XV века были заповедной рощей для царских охот. Любимым местом гулянья для москвичей они сделались со времен Петра Великого».

Вполне понятно: раз цари переселились в Петербург — охоты прекратились, и отпала причина отгонять народ от прекрасного бора.

О прежних Сокольниках можно судить по картине Левитана 1879 года, той самой, где брат Чехова пририсовал женскую фигуру. Она хранится в Третьяковской галерее, известна также по репродукциям. Видите, какие плотные стены леса стояли тогда по обе стороны дороги!

Я еще застал Сокольнический парк в полной силе. Там не было ни одной сосны, которая появилась бы на свет позже времен Петра I. Можете представить, какие могучие стояли великаны в густых зеленых шапках. Гордые они такие были, красивые. Ведь и седина может украшать старика.

Сосны на закате жизни выглядели великолепно. И вот почему. У растущих деревьев вершинки тянутся вверх и всегда бывают острыми. А у сосен, остановившихся в росте, нет уже острых верхушек. Некуда больше им стремиться, дошли они до предела; ветки раскидываются вширь, и кроны становятся кудрявыми. С точки зрения биологической кудри — признак угасающей жизнедеятельности, а для глаза приятно.

Но быстро тускнеют роскошные краски заката, и наступает неизбежная ночь. Никого не щадит тяжелая рука времени. Сосны, вступавшие в третье столетие своего существования, начали умирать. А с 30-х годов, когда крепко сгустился над Москвой индустриальный дым, стали поспешать друг за дружкой. Последние скончались лет двадцать пять назад, и даже пней от них теперь не осталось.

Только справа от Сокольников — в прежней Оленьей роще, да немного подальше — на Ширяевом поле стоят изреженные сосны. Они совсем еще не стары — до ста не дотянули, но уже суховершинят. А вековой Сокольничий бор весь погиб.

Дольше продержались березы да дубы. Те были помоложе. Но и они начали распадаться, как их ни лечили. А молодой смены не было. Оголились удручающие взор пустыри. Я зашел в Сокольники после войны в 1946 году и заклялся больше туда ездить. Какая же радость глядеть на унылые плешины да на изреженный больной суховершинник с почерневшими голыми сучьями? Тяжелое зрелище! Я занес Сокольники в скорбный список «поминовения за упокой», и никогда в мою голову не приходила мысль, что они могут возродиться. Думалось, все погибшее невосстановимо.