Три билета в кино

Сидя за столом на кухне, я пыталась сосредоточиться на домашнем задании. Парни ушли на очередную тренировку по плаванию, а я корпела над обществознанием. Только внимание то и дело ускользало: мысли, стрекоча, как цикады, улетали далеко-далеко, все время возвращаясь к вечеру того дня. Закрывая глаза, я снова и снова оказывалась в этом моменте. Откинутая голова Женьки с напряженными мышцами шеи, Сашка лихорадочным взглядом широко распахнутых глаз смотрит прямо на меня, приоткрыв рот. Они оба изумительно красивы, рука Саши наполовину под резинкой Женькиных штанов… Я захотела прикоснуться к ним так сильно, что подушечки пальцев обожгло этой потребностью. Когда Женя потерял контроль, я почувствовала сладостное торжество. Мне хотелось навсегда запомнить этот момент, вырезать его в памяти, оформить в рамку.

Отбросив учебник, я решительно встала из-за стола. Кажется, где-то видела старые альбомы по черчению, которые остались после девятого класса. Сашка никогда ничего не выбрасывал, бережно складируя вещи, он питал надежду, что они еще послужат. Я дразнила его Плюшкиным. Положа руку на сердце, альбом для черчения – не совсем то, что мне нужно, но лучше, чем ничего.

Порывшись в шкафах коридора, я нашла целых два альбома и набор карандашей разной твердости. От радости хотелось петь, что я и сделала, на высокой ноте выводя голосом: ла-ла-ла-ла-ла. Звуки эхом отскакивали от стен коридора, рассыпаясь и подпрыгивая, словно зерна риса. Нетерпение было настолько сильным, что я опустилась прямо на пол и начала наносить штрих за штрихом. Я продолжила мурлыкать себе под нос, уже не так громко, в такт резким линиям карандаша – жух-жух-жух-жух. Я пыталась перенести воспоминания на бумагу: четкая линия челюсти одного, длинные спутавшиеся волосы другого, резко очерченный кадык, напряженные линии мышц. Я делала набросок за наброском, пытаясь довести рисунок до совершенства. Сначала пальцы были будто деревянными, замерзшими, не слушались, штрихи и линии выходили неуверенными, а оттого плоскими. Но в какой-то момент рука пошла плавно, следуя за напевностью моего голоса, и я увлеченно продолжала рисовать, не желая останавливаться.

Опомнилась, только когда услышала трель телефонного звонка – тилинь-тилинь. На улице было чернильно-темно. Неужели прорисовала несколько часов? Я вскочила, чтобы успеть взять трубку, но нога затекла и больно подвернулась. Прошипев, я чуть не упала и, хромая, двинулась на звук разрывающегося телефона.

– Алло, – осторожно ответила я. Нам редко звонили.

– Васочка, здравствуй, девочка моя, – раздался в трубке знакомый низкий грудной голос.

– Томочка Александровна, здравствуйте! – радостно воскликнула я. – Как у вас дела?

– Да ничего-ничего, потихоньку, – добродушно ответила женщина и сразу же принялась шутливо меня журить: – Ну что, совсем забыла тетку?

– Да что вы, – смущенно пробормотала я. – Экзамены на носу, носимся тут с Женькой как угорелые.

– Экзамены экзаменами, а традицию изволь соблюдать, – напомнила Тамара Александровна. – В воскресенье жду на куличи.

– Ох, точно! – я совершенно забыла, что в воскресенье Пасха, и, прикинув, что ужин у родителей Жеки состоится в субботу, ответила: – Обязательно будем.

– Обоих оболтусов захвати, – хохотнула женщина. – Хотя Сашка подъедет с Олегом, после кладбища, а вы с Женечкой – сразу ко мне, – обозначила Тома Александровна детали.

Уточнив время встречи, я тепло попрощалась и повесила трубку. Грядут насыщенные выходные! Каждый год на Пасху Олег с Сашей ездили на могилу к матери, после чего мы собирались у Тамары Александровны на праздничный обедоужин. Конечно, за последние два года отношения с Мариной пошли на лад, но все же оставались напряженными. Сашка не упускал возможности зло подшутить над ней, Олег страдал от того, что два самых его близких человека не могут найти точки соприкосновения, Тамара Александровна в большинстве случаев занимала сторону Сашки, а мы с Жекой и отцом Марины смущенно возили еду по тарелкам. В остальном же ежегодные встречи проходили тихо и по-семейному. В какой-то момент Сашка уставал ерничать, а Марина – ехидствовать, и за столом устанавливался хрупкий мир. Тамара Александровна была в полном восторге от Жеки, именуя его не иначе как Женечка, чем вызывала у Сашки дикий хохот. Женька привычно краснел, но никогда не поправлял и смущенно терпел ее повышенное внимание.

Как я поняла, в этот раз Сашка и Олег после кладбища прямиком поедут к Марининым родителям. Обычно Саня заскакивал домой принять душ и приодеться, а после мы втроем ехали в гости. Но кажется, что в этом году план изменился. Я с грустью задумалась о могиле своей мамы – и с виноватым удивлением поняла, что после похорон ни разу там не была. Да даже не задумывалась о том, чтобы съездить, хотя два года на моих глазах Саша исправно посещал кладбище, чтобы навестить свою мать. Он делал это через силу – было заметно, – но делал. Из уважения или других сильных и глубоких чувств. Я представила заросшую неухоженную могилу моей мамы; в сердце неприятно, горячо кольнуло.