Три чайные розы

– Зачем ты пришел? – В интонации было все: упреки, жалобы: «Как ты мог прийти сюда?! Неужели ты ничего не понял! Нам не нужно видеться, поверь, так будет лучше!»

– Кому лучше? – вдруг спросил Климов, будто услышав ее мысли.

Ее испугала подобная проницательность. Она недоуменно посмотрела на Климова.

– Думаешь, если мы перестанем встречаться, будет легче?! Хотел бы я знать – для кого?

– Никита, мне невыносимо тяжело! Мы не должны больше видеться.

Он сделал непроизвольное движение рукой – сигарета погасла.

– Ты в самом деле считаешь, что это решит все проблемы?

Он закурил снова.

– Возможно!

– Так будет хуже, тяжелее, больнее в сто раз! Впрочем, жизнь длинная, и, может, не сейчас, а потом… Я буду ждать… Когда-нибудь…

– Этого не случится никогда, Ник!

Он встал, подошел к ней, уткнулся лицом в мягкую шаль.

– Неужели ты все забыла: запах лип в июле, ночное кафе, свое безумное фуэте?

Она резко отстранилась.

Климов взял ее за руку:

– Хочешь, я увезу тебя?

– Куда?

– Куда пожелаешь: в замок на скале, дом у моря, тропические джунгли, что обычно говорят в этих случаях?!

– Нет такого места для нас. На земле нет! Может быть, там – после всего…

– Когда и где? О чем ты говоришь?! «Там» – не будет!

– Однажды мы встретимся «после конца», и ты поймешь, что оказался не прав! И потом ведь есть еще сны! Я буду сниться тебе, Никита.

Он усмехнулся:

– Я не верю в «там», сны, судьбоносные знаки и прочую дребедень, которая расцвела пышным цветом в прелестных головках твоих сестер. Вы отказываетесь от счастья! Зачем? Мечтаете, тешите себя мыслями о другой жизни, в которой все станет возможным и осуществится, и при этом ничего не хотите добиваться здесь, в реальной, а не выдуманной жизни.

– Ничего нового! – кивнула Полина. – Теорема о том, что мужчина и женщина в принципе не способны понять друг друга, давно доказана. Они, как две параллельные прямые, не могут пересечься.

– Не хочу углубляться в рассуждения о различии мужской и женской психологии. Рядом со мной стоит конкретная женщина, которую я люблю много лет.

Она подошла к окну, отодвинула штору – все тот же бесконечный дождь.

– Я не смогу оставить Данилова. Он не справится…

– Какая жертвенность! Неужели ты будешь всю жизнь приносить себя в жертву?!

Она сама удивилась тому, что закричала:

– Перестань! Ты ничего не знаешь!

– Конечно! Может, ты хочешь сказать, что он любит тебя так сильно, что не переживет твоего ухода?

Она вздрогнула, как будто от удара.

– А тебе не приходило в голову, что причина его нравственных терзаний и затянувшегося пьянства менее романтична?

Он замолчал и подумал, что ситуация отдает пошлостью: любовный треугольник, какая мелодрама! Но тем не менее больно.

– Вспомни, ты же сама говорила – если бы нашелся человек, способный взять тебя за руку и повести за собой…

– Мы никогда не будем счастливы, нельзя построить счастье на чужом горе.

Полина хрустнула пальцами, и ему показалось, что она их сейчас сломает. Ее прелестные, тонкие пальцы, как Климов любил целовать их…

– Но я говорю о другом! Похоже, твоя теорема и впрямь верна, в самом деле, возможно ли женщине понять мужчину?! Я пытаюсь докричаться до тебя, но ты не слышишь! Дорогая, любовь – это стихия, которой нельзя противостоять, она оправдывает все.

– Даже предательство?

– Думаю, да.

Они молчали, и в тишине было слышно, как за окнами идет дождь.

Монотонные тяжелые капли стучали о подоконник.

– Жить с нелюбимым человеком также своего рода предательство. И заставлять страдать меня тоже нечестно. Со своим морализаторством ты бесконечно далека от любви. Но, думаю, дело здесь совсем не в морали, а скорее в страдании! В ореоле страдания, которое так привлекает людей, подобных тебе. Вы упиваетесь им, гордо несете его впереди себя, как флаг. Оно служит оправданием вашей жизни и дает возможность почувствовать собственную исключительность! Эта жертвенность такая сладкая, правда? В самом деле, какая наивность – полагать, что можно добровольно променять романтический ореол страдалицы на заурядную жизнь с любимым мужчиной! Получить желаемое, осуществить мечту, отчего она тут же перестает быть мечтой и становится обыденностью, в которой надо варить борщи и рожать детей. Гораздо интереснее варить борщи и рожать детей нелюбимому мужу и, разумеется, страдать, упиваясь этим! И уж непременно, чтобы другие видели твое страдание: легкая ироничная улыбка, усталость в глазах, добавим равнодушия и показного безразличия, презрения к происходящему, и – пожалуйста! Вот он, готовый типаж романтической героини! Особое сладострастие от жизни с нелюбимым мужем: «Я, конечно, знаю, мой дорогой, что ты ничтожество, но останусь с тобой из жалости, я тебя до себя возвеличу!»

Она с удивлением заметила, что плачет:

– Ты все не так понимаешь!

Климов устало вздохнул:

– Я уезжаю. Надолго. Может быть, навсегда… Ты едешь со мной?

В дверь позвонили. Полина вышла в коридор.

Глава 5

В комнате появились Татьяна с Машей. Маша держала в руках охапку желтых листьев.