Три дня до смерти (СИ)

— Ты бы меня не нашёл. Вайят, возможно ли, что альянс, о котором мы слышали, не с правящими семьями вампиров, а с полукровками? Они всегда были чужаками, мы охотились на них, а вампиры обращалась с ними как с дерьмом. Есть смысл в том, что они пытаются сменить власть, если у них все получится.

— Я тоже об этом думал. Это определенно объясняет смерть Эш и Джесси. Триады слишком заняты погоней за тобой, чтобы увидеть, что ещё происходит.

— Все равно кое-что не сходится.

Он склонил голову набок.

— Что?

— Я.

— О чём ты?

— Они могли выбрать любую триаду для атаки, Вайят, но они выбрали твою. Они выбрали меня. Келса сказала, что кто-то заплатил за меня кучу денег, но не так, как я предполагала. Тот, кто хотел меня заполучить, заплатил ей за то, что она сделала, и за то, чтобы ты меня нашёл. Но почему? Всё, что им нужно было сделать, это убить меня и спрятать моё тело. Ты бы заставил триады искать меня несколько дней или недель, пока не нашли бы. Почему всё было обставлено именно таким образом?

— Понятия не имею. Мне бы очень хотелось, но не понимаю. И это не единственное, что не сходится.

— Вроде как, зачем держать тебя здесь живым и не пытать?

Он приподнял бровь:

— Ты теперь высказываешься в пользу насилия надо мной?

— Нет, болван, просто логичный ход событий. Они убили Вормера и Талли сегодня днём, когда захватили нас. Застрелили их. Но использовали транквилизаторы против нас. Зачем я им нужна живой?

Раздражение нарастало, я встала на дрожащие ноги и начала расхаживать по узкой камере. Замешательство, гнев и остатки отчаяния закипели у меня внутри прежде, чем я смогла себя сдержать.

— Какого чёрта ты вернул меня, Вайят? Почему ты просто не оставил меня в покое? Ад определенно лучше этого.

Он поник передо мной — каждая частичка света, каждый клочок борьбы в нём улетучились. Я не жалела о своих словах. Ненавидела только то, что они были правдивы, и то, как точно отражали мои чувства. Ошеломлённая и разочарованная, я вымещала злость на единственной доступной мне цели — мужчине, который бросил всё ради меня.

— Почему? — Схватилась за разделяющие нас прутья. Он должен это сказать. Мне нужно это услышать.

Вайят отошел в угол камеры, как можно дальше от меня. Хуже того, он отвернулся. Я не могла заставить его посмотреть мне в глаза. Он не мог скрыться за дверью ванной, но всё же мог меня игнорировать.

Костяшки пальцев заныли. Ослабила хватку на прутьях решетки, которая с таким же успехом могла быть твердой скалой. Ярость наполняла меня, но не на него. Я злилась на себя за то, что не сумела спасти его, как надеялась. За неверие в его «долго и счастливо», в которое Вайят так отчаянно верит.

— Я действительно эгоцентричный придурок, правда? — спросил он. Его тон был таким мягким, что я подумала, что это риторический вопрос. Он повернул голову, показав мне только профиль. — Разве нет?

— Ты не придурок, — сказала я. — Немного эгоистичен, но не придурок. Чёрт, ты сделал то, что считал правильным. Ты должен знать то, что знаю я.

Его профиль исчез. Он схватился за прутья решетки. Плечи и спина напряглись.

— Я убедил себя, что причина именно в этом. Я убедил всех, даже тебя.

Тошнота накатила так сильно и быстро, что колени подогнулись. Только моя хватка на прутьях удерживала меня на ногах.

— Теперь я уже не так уверен.

— Я что-то знала, — повторила слова, которые мне говорили и в которые я верила. — У меня была необходимая информация об альянсе.

— Я на это надеялся.

— Вайят, остановись!

— Я говорил себе, что не верну тебя, потому что терять тебя слишком больно. Что жизнь без свободы воли не стоит ещё трёх дней с тобой. Этого было недостаточно. Я должен был сделать это по правильным причинам. Для них, не для нас.

Меня охватила ярость. Лицо покраснело. Руки продолжали дрожать.

— Ах ты ублюдок! Я что-то знаю, Вайят? Неужели? — Мой голос стал громче, злее, и он отшатнулся. — Я хоть что-нибудь, чёрт возьми, знаю или всё, что я вспомнила, зря? Неужели напрасно снова пережила пытки и изнасилование?

— Тебе не следовало терпеть это и в первый раз.

— Это, чёрт возьми, не ответ!

— У меня его для тебя нет, ясно? — Он, наконец, повернулся. Краска залила его лицо. Его глаза блестели, но слез не было. — Мне кажется, я больше не помню правды, Эви. Сижу здесь часами, не имея ничего, кроме времени, и, кажется, не могу нормально думать. Я не знаю разницы между тем, что говорил себе, и настоящей правдой. Кажется, это больше не имеет значения.

Знаю, ты меня не любишь, и это, вероятно, худшее из моих преступлений. Я предал твое доверие, Эви. Я не имел права.

Он выглядел таким потерянным, как брошенный ребенок. Сострадание никогда не было моей сильной стороной, но, несмотря на ярость, вызванную его обманом, поймала себя на том, что пытаюсь его понять. Намерение не перевешивало цену того, что он отдал ради меня. Я легко смирилась с мыслью о том, что он пожертвует своей свободной волей — станет рабом воли Товина — ради более благородного дела; меня беспокоила мысль, что он сделал всё это только ради трех дней со мной. Я не была особенной. Не стоила такой цены.