Три дня и вся жизнь

Антуан свернул направо, к центру. В этом городе он всегда ощущал одно и то же. Он ненавидел здесь все: этот дом, эту улицу. Он ненавидел Боваль.

Он сбежал оттуда сразу после лицея. Мать была потрясена, что он предпочел жить в общаге. Теперь он появлялся здесь, только чтобы повидать ее, но все реже, и оставался как можно меньше. За много дней до поездки его охватывала тревога, он старался поскорее вернуться к себе, находя все новые предлоги.

В повседневной жизни он забывал. Смерть Реми Дэме стала давнишним происшествием, болезненным воспоминанием детства, целые недели проходили без чувства беспокойства. Антуан не был равнодушным: его преступления как бы не существовало. И вдруг внезапно маленький мальчик на улице, сцена в кино, встреча с жандармом порождали в нем неукротимый страх, который он не мог побороть. Им овладевала паника, над ним нависала неотвратимость катастрофы, приходилось прилагать огромные усилия, чтобы снять напряжение глубоким, медленным дыханием, самовнушением. Он следил за трепыханием своего воображения, как наблюдают за остывающим после резкого перегрева двигателем.

На самом деле страх никогда не ослаблял своей хватки. Он дремал, засыпал – и вновь возвращался. Антуан жил в уверенности, что рано или поздно это убийство настигнет его и разрушит его жизнь. Он подвергался тридцатилетнему тюремному наказанию, уменьшенному вдвое, потому что в момент преступления он был несовершеннолетним, но пятнадцать лет – это целая жизнь, потому что потом у него уже никогда не будет нормального существования. Детоубийца никогда не становится нормальным человеком, потому что двенадцатилетнего убийцу нельзя считать нормальным.

Дело до сих пор не было закрыто, Антуан даже не мог рассчитывать на срок давности.

Рано или поздно разразится ураган неслыханной силы и с мощью, удвоенной своей давностью, разнесет все на своем пути: его жизнь, существование матери, отца. Этот ураган не просто убьет его – он впишет его имя в историю, его лицо надолго станет знаменитым. Не останется ничего от него нынешнего, он будет «детоубийцей», «мальчиком-убийцей», «будущим убийцей». Новым случаем в криминологии, дополнительной клинической картинкой в учебнике детской психиатрии.

Вот почему прежде всего он мечтал уехать как можно дальше, знал, что он будет далеко от Боваля с этими воспоминаниями. На другом конце света они тоже станут преследовать его, но он хотя бы будет избавлен от необходимости встречаться с теми, кто так или иначе имел отношение к той драме.

Иногда Лора обнаруживала его в поту, в лихорадочном возбуждении или, наоборот, подавленным, обессиленным и угнетенным.

Она не могла объяснить себе его накатывающие без предупреждения приступы паники, и склонность Антуана к человеколюбию иногда представлялась ей по меньшей мере странной. Поэтому, будучи из тех женщин, которые не позволяют себе полностью игнорировать суть вещей, она регулярно возвращалась к этой теме. Но тщетно. Антуан никогда не привозил ее в места, где жил прежде. Если бы он на это решился, она, безусловно, могла бы поговорить с его близкими, понять и наконец помочь ему.

Он подходил к ратуше, когда позвонила Лора.

– Ну, – спросила она, – как мама?

Госпожа Куртен не подозревала о существовании Лоры.

То, что Антуан скрывал ее, было непонятно и глупо – и поначалу обижало молодую женщину. Но не в ее характере было придавать слишком много значения чисто социальным моментам. Она тем охотнее шутила и насмехалась над этим, чем больше смущался Антуан.

– Надеюсь, она не сердится на меня за то, что я не приехала…

На сей раз Антуан не смутился, он хотел Лору, секс для него всегда был мощным антифобическим средством. Он тут же принялся нашептывать ей что-то примитивное и нетерпеливое, так что она скоро умолкла. Он говорил так, будто лежал на ней, а она закрыла глаза. Потом он замолчал, и наступила долгая, исполненная желания тишина, в которой он прислушивался к ее напряженному дыханию.

– Ты здесь? – наконец спросила она.

Внезапно тишина изменилась. Антуан уже был не на ней, а где-то в другом месте, она это почувствовала.

– Антуан?

– Да, я здесь…

Его голос кричал о другом.

В витрине господина Лемерсье, в правом углу, всегда находился портрет Реми Дэме, становившийся с каждым годом все желтее. Исчезновение мальчика еще всплывало в разговорах, никому так и не удалось разгадать этой тайны, но листовка, взывающая к свидетелям, пожухла, а когда она отвалилась, ее не вернули на место, теперь она по-прежнему висела только в жандармерии, среди десятка других, из разных регионов, и здесь, у господина Лемерсье.

– Антуан?

Объявление переместили. Теперь оно уже не висело на витрине снаружи, а было помещено в центр. И это была уже не старая выцветшая листовка, но живой, увеличенный, современный портрет.

Рядом с ребенком с приглаженной прядкой, в футболке с голубым слоником расположился портрет странно похожего на него подростка. Новейшие технологии программного обеспечения позволили изобразить Реми Дэме семнадцатилетним.

– Антуан!