Три дня и вся жизнь

– Ну да, я один раз переспал с одноклассницей, которая мне никто. Она пришла сюда и приставала ко мне, я вышвырнул ее вон. Я люблю тебя.

Антуан был убедителен, потому что все, что он говорил, было правдой, кроме того, что в данный момент не имело никакого значения.

Он вдруг сделался неотразим, от него исходила такая сила, что даже Лора была потрясена. Она держала в руках какую-то одежду. Антуан, продолжая улыбаться, заставил ее отбросить тряпки.

Уверенным и точным движением он стащил с нее свитер, вихрь его желания унес все, они рухнули на кровать, с кровати на пол и так, перекатываясь друг через друга, оказались у стола, ударились о него. Антуан уже вошел в нее, она даже не поняла, как ему это удалось, и ее – всю с ног до головы – пронзила дрожь. Она приподняла Лору над полом и проникла во внутренности. Лора взвыла. Дважды. И лишилась под ним чувств.

17

Эмили писала письма. Два-три в неделю. Лора, нарочито утомленно вздыхая, складывала их на стол. Антуан читал их – по крайней мере, поначалу. Это были бездарные писульки обо всем и ни о чем, хотя основной смысл всегда сводился к одному: «Не бросай меня с нашим ребенком!» Своим детским почерком (над «i» она рисовала кружочки) Эмили выписывала самые разные банальности, призванные подчеркнуть отчаяние, в которое поверг ее отказ Антуана. Бесконечные «не бросай плоть от плоти твоей», сменялись «огнем, который ты разжег во мне», «волной желания», которая «захлестнула» ее в тот вечер, после которого она ощущала себя «измученной наслаждением». Почти вызывающее жалость скудоумие, дающее точное представление о том, что это за женщина.

Письма были идиотскими, но ее смятение – подлинным. Из-за религиозности родителей (и, видимо, своей) она была лишена возможности сделать аборт, так что ей предстояло стать той, кого будут называть «мать-одиночка», самостоятельно воспитывать ребенка… Антуан задумался о жизни, которая ее ждет. И порой мысли его были малосимпатичными: даже с ребенком, говорил он себе, такая красавица без труда найдет себе мужа. Что же касается ее родителей, они с удовольствием и нескрываемым жертвенным достоинством будут нести свой крест, короче, все будут счастливы.

В начале октября, когда повсюду в Европе идут дожди, Антуан бежал за трамваем, поскользнулся и едва не упал. Спустя несколько дней его матери повезло меньше. Переходя главную улицу, она была сбита автомобилем. Послышался глухой звук, и прохожие увидели, как взлетевшая в воздух госпожа Куртен тяжело рухнула на тротуар. Ее госпитализировали. Предупредили сына. Антуан с Лорой были в постели (вот уже месяц они не переставая занимались любовью – такое воздействие иногда оказывает страх расставания).

Антуан отложил телефон и замер. Лора осталась не у дел. Медсестра не вдавалась в подробности, но все же лучше бы приехать безотлагательно…

Взбудораженный этим известием, Антуан бросился в первый же поезд на Сент-Илэр, куда прибыл к вечеру. Даже если посещения запрещены, сказала ему медсестра, вас пропустят. Он взял такси. Его встретили с такими предосторожностями, что он воспользовался самым надежным средством: я врач.

Его собрат не дал себя провести: перед ним всего лишь родственник пациента, и никто другой.

– У вашей матери черепно-мозговая травма. Клиническое обследование не показало никаких аномалий, результаты сканирования вполне утешительные, но она в глубокой коме… Больше сказать в данный момент сложно…

Он не предложил Антуану посмотреть рентгеновские снимки и ограничился минимумом информации. То есть поступил точно так же, как поступил бы Антуан на его месте.

Госпожа Куртен спала. Он подошел, сел возле кровати, взял ее за руку и заплакал.

В это время Лора пыталась заказать ему номер.

Отель «Центральный».

Он появился там ночью. В вестибюле пахло мастикой, он с детства не сталкивался с этим запахом, как будто он встречался только в их регионе. Обои в цветочек, кретоновые занавески, на кровати покрывало с кантом… Лора сделала правильный выбор: комната походила на его мать.

Он лег не раздеваясь и сразу уснул. Ему казалось, будто он проснулся, невозможно было определить, который час, мать находилась здесь, в комнате, она сидела на краешке его постели.

«Антуан, что-то случилось? – спрашивала она. – Ты спишь одетым, в ботинках… Это на тебя не похоже… Если ты заболел, почему не говоришь?»

Он встряхнулся, принял душ, трубы выли и, наверное, перебудили всех в отеле.

Антуан позвонил Лоре, вырвал ее из глубокого сна, но я люблю тебя, сказала она, еще сонная, я тебя люблю, я здесь. Антуан поискал ее глазами в номере, у него было лишь одно желание – прижаться к ней, вдыхать запах ее любви, ощущать ее тепло, раствориться в ней, исчезнуть. А она серьезным, близким и далеким голосом сказала: я люблю тебя. И Антуан заплакал. Потом он уснул, но с первыми лучами солнца уже вышел из отеля и зашагал по улице в сторону больницы.