Три дня в Сирии

«Именно, — грустно подумала Джин. — Хоть что, хоть кого. Некоторые журналисты до сих пор удивляются, как на территории Сирии могут базироваться боевики, когда там такой строгий режим и все под контролем. Режим-то строгий только внешне. Суровый тем, что военных на государственной кормушке и полицейских слишком много, а на самом деле все изнутри трухлявое. Междусобойчик… Ты — мне, я — тебе. Одна из главных и страшнейших разновидностей коррупции, когда своим все можно, а главное — в свои попасть, как ржавчина проела всю государственную машину. Только тронь пальцем — она развалится. Если и держится, то только на страхе потерять все у тебя имеющееся. Не зря все независимые СМИ твердят о крайней ненадежности сирийской армии, и во время восстаний целые подразделения переходят на сторону оппозиции. Их потом отлавливают, расстреливают, издеваются над членами семей, но подобное никого не останавливает. Видимо, дальше терпеть невозможно. Моральный авторитет власти равен нулю, и даже опустился до отрицательных значений, то есть вызывает не только недовольство во всех слоях, в том числе и среди низших чинов армии, а отторжение. Если у власти нет морального авторитета, то никакие штыки ее не удержат».

— Мы подъезжаем, подъезжаем, встречай! — Снежана кричала по телефону Абии, и этим отвлекла Джин от ее тягостных размышлений.

Машина снова въехала в деревню, проехала мимо поста сирийского Красного Креста, свернув в проулок и доехав до окраины, подкатила к дому Абии. У Джин заныло сердце. Тропинка, ведущая в Израиль, рядом. Сейчас бы бросить все, бежать по ней, не оглядываясь, из страшной, бесправной, жестокой страны Сирии, где озверевшие от ярости генералы могут запросто превратить в вареный кусок мяса живого человека, причем совершенно безнаказанно. Ничего им за это никогда не будет. Бежать к своей демократии, проклинаемой генералами и их покровителями в Тегеране и Москве. При ней ничего подобного никогда не произойдет, ведь суд независим от государства и избирается народом. Бежать к Алексу, в Тель-Авив, а оттуда до провозглашенной «империей зла» Америки на самолете рукой подать, всего несколько часов пути. Там можно махнуть во Флориду, к маме, повидаться с Джеком и, глядя на бескрайний океан, забыть обо всем случившемся. Пусть они здесь живут как знают, хлебают ложками асадовское варево диктатуры, пока не наедятся и не лопнут. Нельзя. Как говорил Дэвид, волшебник Гендальф, торопитесь творить добро, вас ждут еще в одной угнетенной стране, надо протянуть руку помощи тем, кто там борется, еще осмелился бороться. Если мы им не поможем, что будет? На кого им надеяться? Значит, все малодушные мысли надо отбросить прочь, то есть исполнять свой долг и не распускаться. Иначе можно совершить непоправимую ошибку.

— Сюда, сюда, заезжайте, — Абия стояла у распахнутых ворот, встречая их. — За дом заезжайте. Никто вас видеть не должен. Отец уже прибрал, приготовил сарай. Девочка моя проснулась, поела немного мяса, морковки, и снова уснула, — сообщила она, как только Джин вышла из машины.

— Хорошо, — кивнула Джин. — Не трогайте ее до вечера. Потом сделаете перевязку, и пусть девочка еще покушает. Бабак, помогите Кале вынести Милису, — попросила она водителя. — Это Кала, — Джин показала Абии на женщину в парандже. — Она будет постоянно находиться рядом с пострадавшей, ухаживать за ней. Особенно беспокоиться не надо. Я только покажу вам, как ставить капельницы. Я попрошу вас это делать, Абия. Боюсь, Кала не освоит. Вот аэрозоль, — Джин протянула Абии бутылку спрея, купленную в аптеке. — Опрыскивайте им помещение два раза в день.

— Хорошо. Я буду делать все возможное, — согласилась хозяйка.

Небольшой сарай, где Абия предложила разместить Милису, находился на краю хлопкового поля. Он был скрыт ветвями нескольких старых, раскидистых олив. Внутри помещение сияло чистотой — Ахмет постарался. Пол застелен фанерой, приготовлена покрытая цветным лоскутным одеялом лежанка из досок. На нее и положили несчастную женщину.

— О, Аллах всемогущий! Кто же смог такое проделать! — воскликнула Абия, только увидев лицо Милисы. Ее тело скрывала простыня. — О, ужас, о, ужас, — всхлипывала сирийка, приподняв простыню и разглядывая изуродованное тело. — О, ужас! Звери, звери.

— Я сейчас все покажу вам, Абия, и даже распишу подробно, — сказала молодая женщина.

— Да, конечно, сейчас принесу! — воскликнула Абия, побежав в дом.

В сарай вошла Снежана.

— Звонил хозяин. Он уже дергается. Где, говорит, запропастились, я столько за вас платить не буду. Все на машине катаетесь. Еще Абдуле обещал нажаловаться, хрен моржовый, — мрачно сообщила девушка.

— Скоро поедем, — успокоила ее Джин. — Сейчас все объясню Абии, и двинемся.

— Вот, принесла, — сказала Абия, вбежав в сарай и протянув Джин листок бумаги и простой карандаш. — Не волнуйтесь, — простодушно уверила она Снежану, заметив ее мрачное лицо, — я все сделаю от меня зависящее, как доктор скажет.

— Я не сомневаюсь, Абия. Меня мой урод волнует, — Снежана успокаивающе обняла женщину за плечи.