Три дня в Выборге (СИ)

- Потому что предоставилась такая возможность. Потому, что почувствовал, что право имею. Вам не понять, Достоевский в вашем сокращенном переводе - херня, а не Достоевский. Хотя ты, может, читала в оригинале? Нет? Ну, неважно. А я-то пять лет только его и играл, только его и читал, спорил с ним, сны видел. Фильм еще этот наш, "Отрекшийся Икар". Дэвид Мэндерли, настоящий Икар, отрекся от неба и крыльев, чтобы иметь возможность кушать бутерброды трижды в день, нежиться в бездельи, выступать в клоунском вашем парламенте и снимать слезливые истории про то, что быть слабаком - это нормально и так по-человечески. А я, Икар фальшивый, готовый на любые жертвы ради возможности летать на крыльях, но заранее отвергнутый, три месяца на съемках смотрел вверх, страдал в камеру, поднимался к небу на воображаемых крыльях, которые потом дорисуют, и отрекался, отрекался за Дэвида день за днем. Когда мы встретились у моря, остановились покурить, мой взгляд упал на хороший такой круглый булыжник...

Его слова падали в мой разум, как камни в воду. Сердце колотилось, висеть на месте было тяжело.

- А меня? - наконец спросила я. - У нас же ничего на тебя не было, Гордей. Ни улик, ни мотива. Только математика, а с ней суды не работают. Но ты же не мог серьезно рассчитывать сбросить меня сейчас с башни и выйти сухим из воды.

Он посмотрел вниз, чуть сместил вес вперед, облизнул губы. Мое сердце пропустило удар.

- Не мог. Но я уже был готов от фазы один - Преступление, перейти к фазе два - Наказание. Я тебя полюбил, Люси, но решил принести в жертву переходу между фазами. Мне показалось, что на каком-то уровне ты и возражать особенно не будешь. Ты же вся - как ледник на вулкане. Снаружи замерзшая, никому не расслабиться, да и самой хреново. А внутри - лава страстей под давлением, тоже радости мало. А вообще можешь считать, что я - образцовый преступник психопатического типа, как у вас в учебниках. Я убил раз, мне понравилось, внутренние барьеры пали, я бы стал убивать еще и еще, но при этом какая-то малая часть меня совестилась и желала, чтобы меня кто-то остановил. Ну вот, ты меня и остановила.

Он помолчал, глядя на меня, как будто хотел одновременно поцеловать и ударить, потом перевел глаза к низкому небу.

- Впрочем, что это я, как злодей в конце фильма - рисовка, пространные монологи. Злодеев-то я никогда не играл. Но и Гамлета не вышло. Только перед зеркалом. Прощай, прощай и помни обо мне...

Он соскользнул с перил вниз легким неожиданным движением, как маленький мальчик, усаженный на слишком высокий стул и спрыгивающий на пол. Полторы секунды, два стука сердца, и снизу донесся удар и тошнотворный всплеск.

Я спустилась вниз, неловко, из последних сил хлопая крыльями, опять потеряла равновесие, упала на колени рядом с телом. Из здания замка выбежала пожилая работница музея, всплеснула руками, закричала. Я подняла руку к уху, активировала Сеть, вызвала полицию и скорую.

Гордей лежит на спине, серые глаза распахнуты в серое небо. Кровь из его разбитой головы пропитывает мои леггинсы, смешивается с кровью из моих разбитых коленей. Время застыло. Я не знаю, что я чувствую. Много всего.

Что мне холодно и больно.

Что Гор еще совсем теплый, что он пахнет кровью и шампунем.

Что я больше не молода, никогда не буду молодой, что жизнь моя пуста, конечна и не ведет ни к какому возвышенному смыслу или итогу, а лишь к смерти и забвению.

Что в мире - зима, и снег начинает идти все гуще, скрадывая звуки, пряча грязь и кровь под пушистой белизной.

Что это - конец.