Три дня в Выборге (СИ)

- Это Дима Реутов, - говорит Багиш возбужденно в мой наушник. - С нейростимуляцией Салават вспомнил, что, когда шел на базу, видел, как Реутов возвращался на яхту около половины второго - он вполне мог подкараулить и убить мистера Мэндерли, обойти базу с черного хода, чтобы никому не попасться на глаза, пробраться в комнату жертвы, найти и похитить "Слезу Венеры". Футляр от ожерелья мы нашли на яхте. Он тяжелый, из полихрусталя, поэтому он его с собой не взял, ему каждый грамм был важен, он два часа назад улетел с яхты на джет-паке. Он у него служебный, низкозарядный, на полчаса лёту. И он отслеживается со спутника. Вы в линзах, Люси? Вы должны видеть координаты.

- Нет, - цежу я, работая крыльями быстрее. - Я попытаюсь догнать Машу.

- Попытайтесь, - смеется он. - Она очень быстрая.

Гор - не убийца. Это не он, это не он. Пожалуйста, пусть будет, что это не он.

В морге вечная зима, тишина, полумрак.

Я сажусь на пластиковую скамейку, нажимаю на кнопку в стене.

Тело беззвучно выезжает из ячейки. Я не видела Дэвида больше десяти лет, только иногда, мельком, в каком-нибудь интервью или репортаже. В те моменты мне казалось, что он постарел и раздался, но сейчас смерть стерла с его лица все выражения и мысли, заострила скулы, смыла годы, он снова похож на того мальчика, которого я любила.

Он омыт, причесан, облачен в темный костюм. Он выглядит, как бледный викторианский поэт, прекрасный и трагический, безвременно почивший от чахотки.

- Эх, Мэндерли, Мэндерли, - говорю я тихо. - Так глупо, Дэвид, так несправедливо. Нельзя искушать малых сих, многие соблазны для них неподъемны.

Я кладу голову на его жесткую ледяную грудь, чувствую запах ткани, фриона, формальдегида.

- Мы его поймаем, Дэвид. Он сбросил джет-пак и скрылся в лесу, но не мог взять с собой ни особых припасов, ни инструментов. А в мире, в нашем мире - зима. Надеюсь, там, где ты сейчас, ее нет. Я помню, ты терпеть не мог, когда холодно.

Я глажу его по щеке, трогаю кнопку, Дэвид уезжает обратно в стену, наполненную холодной, мертвой, стерильной темнотой.

Я выхожу на улицу в темноту живую, дрожащую, пахнущую скорым снегом, разбавленную светом фонарей.

Ужинаю в ресторане в толстой маленькой башне на рыночной площади, не чувствуя вкуса сыра и овощей.

Лечу в гостиницу, снимаю крылья, спускаюсь в спортзал, потом долго плаваю в бассейне.

Думаю о Дэвиде, неподвижно застывшем в вечном спокойствии, о Багише Ашотовиче, прочесывающем ночные леса, поля и данные спутников, о маленьком, щуплом Диме Реутове, залёгшем где-то в лесу у кромки болот, либо попросившемся на ночлег в какой-нибудь деревушке, либо взломавшем пустой дом в дачном поселке. Жжет ли его карман кровавое ожерелье? Помнит ли он тяжесть камня в руке, недоумение и испуг на лице человека, который ему доверял, крик боли, звук падения тела на гранит?

И думаю о нём, конечно, думаю о нём. Мысли о Горе непроизвольны, как стук сердца, как движение крыльев в полете, как дыхание.

Я выхожу из лифта и останавливаюсь. На ковре у моей двери сидит Гор, на нем джинсы и черная футболка, длинные ноги перегораживают коридор, затылок прижат к стене. Я смотрю на него, потом подхожу и сажусь рядом. Он трогает мои волосы.

- Мокрые, - шепчет он..

- Я плавала в бассейне, - тихо говорю я. - Что ты тут делаешь?

Он отвечает не сразу, смотрит мне в глаза. Его лицо так близко, что закрывает весь мир. Его глаза серые, как штормовое небо.

- Ты когда-нибудь падала, Люси? С высоты?

- Нет, - говорю я. - У меня есть крылья.

- У меня нет, - говорит Гор. - И мое сердце падает, падает в какую-то бесконечную пропасть с той минуты, как я увидел тебя. Я хочу, чтобы ты меня поймала. Хочу перестать падать.

Он тянется ко мне и момент, когда наши губы встречаются, ощущается как удар ножа в мою грудь.

День третий

ПАДЕНИЕ

Рассвело поздно, хмуро, неохотно.

- Ты всегда надеваешь крылья? - спросил Гор, глядя на меня с кровати с выражением, которое я затруднялась прочитать.

- Кроме постели, душа, бассейна, моря и спортзала - всегда. Без них я... как голая.

- Ты и есть голая, - сказал он, откидывая одеяло. Он тоже был голый, такой прекрасный, что дыхание перехватывало. Он маняще качнулся, я шагнула к нему, роняя свою сбрую.

- Нет, - сказал он хрипло. - Надень крылья.

Я послушно вскинула крылья на спину, защелкнула ремни - над грудью, под грудью, на талии, вокруг бедер. Считанные разы в моей жизни между мной и крыльями не было никакой одежды. Ощущалось это дико, странно, прекрасно - как почти абсолютная степень свободы.

- Взлети, - приказал Гор. - Пожалуйста.

Я свела малые грудные мышцы, расправляя крылья. Потолки в гостинице были высокими, метра три. Я слегка оттолкнулась, ударила крыльями раз, другой, зависла между ковром и потолком. Гор смотрел на меня со странным выражением - как будто он меня любил и ему было больно.

- Лети сюда, - сказал он. Я усмехнулась и поднялась к самому потолку.

- Ну и вид! - рассмеялся он и откинулся на подушки. - Иди ко мне.

С каждым медленным взмахом трепещущих крыльев я снижалась на полметра. Гор кусал губы белыми зубами и смотрел мне прямо в глаза.