Три дочери Евы

Охваченная любопытством и досадой одновременно, Пери вошла вслед за Ширин в ее комнату, дверь в которую была широко распахнута. При виде царившего там беспорядка она буквально остолбенела. Баночки с кремом для лица, коробочки с тенями для век, флаконы с духами, кружевные перчатки, огрызки яблок, пустые пакеты из-под чипсов, банки из-под колы, книги и страницы, вырванные из журналов, валялись повсюду. На стенах тоже висели журнальные картинки, а также плакат группы «Coldplay» и черно-белая фотография темноволосой женщины, читавшей книгу Форуг Фаррохзад. Напротив красовался огромный плакат, с которого на Пери смотрел Ницше, с его знаменитыми пышными усами. Рядом, в золоченой раме, висела увеличенная цветная фотокопия какой-то персидской миниатюры. А посреди всего этого хаоса стояла Ширин и рылась в своем рюкзаке.

– Ты сказала, я серединка на половинку, – напомнила Пери. – Что ты имела в виду?

– Наполовину мусульманка, наполовину – вполне современный человек. Свинины не переносишь, а против вина не возражаешь. Думаю, против водки или текилы тоже. Строгих постов в Рамадан не соблюдаешь, разве что иногда, без фанатизма. Совсем порвать с религией боишься, ведь кто знает – вдруг жизнь после смерти действительно существует. Лучше не портить отношений с Богом. Но и лишать себя свободы не хочется. Так что ты пытаешься усидеть на двух стульях. Таких, как ты, много сейчас. Предпочитают жить, если можно так сказать, в стиле фьюжн. Так называемые современные мусульмане. Muslimus modernus.

– Знаешь, это звучит обидно, – заявила Пери.

– Еще бы не обидно. Muslimus modernus всегда обижаются, когда им говорят правду. О, нашла! – Ширин торжествующе вытащила из рюкзака бутылочку с прозрачным покрытием для ногтей.

– Хорошо, пусть я muslimus modernus, – пробурчала уязвленная Пери. – А ты тогда кто?

– О, сестра, я всего лишь вечная странница, всегда и всем чужая, – усмехнулась Ширин. – Меня трудно отнести к какой-либо категории.

Она вновь занялась своими ногтями, продолжая при этом обличать религиозных фанатиков, ханжей, конформистов и тех, кого она называла поборниками невежества. Подобно горной реке, ее мысли бурлили и пенились, слова закручивались стремительным водоворотом. Пери поняла лишь, что люди искренне верующие, равно как и искренне неверующие, в глазах ее новой знакомой заслуживают одинакового уважения. Кого она терпеть не может, так это тех, кто вообще не задумывается о вопросах веры. Их Ширин презрительно называла мартышками.

Пери слушала ее, раздираемая противоречивыми чувствами. С одной стороны, ей не нравился агрессивный настрой ее соседки. Она чувствовала, что Ширин очень раздражена, но не могла понять, что именно вызывает ее гнев – страна, где ей довелось родиться, отец, религия или иранские муллы. С другой стороны, она внимала рассуждениям Ширин не без удовольствия, находя в них отзвук любимых идей своего отца. Так или иначе, меньше всего в первый же вечер в Оксфорде ей хотелось ввязываться в подобную дискуссию. Она была бы не прочь поболтать об университетских порядках, о преподавателях, о том, где можно недорого выпить кофе и купить вкусные сэндвичи, – словом, о простых и будничных вещах.

Начался дождь, мерный шум дождевых струй наполнил комнату. Вероятно, эти звуки каким-то образом успокоили Ширин, потому что в следующий раз она заговорила уже сдержаннее и мягче.

– Прости, что выплеснула на тебя свои идиотские бредни, – сказала она. – В конце концов, ты сама выбираешь, во что тебе верить, и меня это совершенно не касается. Сама не знаю, с чего это меня так понесло. Ты уж не сердись, сестренка.

– Тебе не за что извиняться, – пожала плечами Пери. – Хорошо, что моей мамы здесь не было. – (Ширин расхохоталась – беззаботно, почти по-детски.) – Расскажи мне, какие здесь студенты, – попросила Пери. – Наверное, все ужасно умные?

– Думаешь, по Оксфорду разгуливают одни Эйнштейны? – фыркнула Ширин. – Знаешь, по-моему, здешние студенты похожи на молочные коктейли с разными добавками. Я насчитала шесть типов.

Первый, объяснила Ширин, борцы за социальную справедливость, охрану окружающей среды и все такое. Серьезные, целеустремленные, многословные и энергичные. Вечно организуют какие-то кампании: то за спасение джунглей на Борнео, то в поддержку буддийских монахов в Непале. Узнать их нетрудно – мешковатые свитера, бисерные ожерелья и браслеты, косматые патлы, потертые джинсы, горящие взоры, а в руках – очередной лист для сбора подписей. По ночам они организовывают пикеты, днем повсюду рассовывают свои листовки и заводят бесконечные споры. Еще они обожают обвинять всех и каждого в эгоизме, легкомыслии и нежелании посвятить себя чему-то важному и значительному.