Три дочери Евы

Судьба распорядилась так, что несколько дней спустя в серале вспыхнул заговор, в результате которого султана свергли, а на трон взошел его старший сын. Прежний повелитель был лишен жизни. Дабы не пролить ни капли благородной крови, его удушили шелковой тетивой. В делах смерти жители Османской империи соблюдали правила и предписания так же скрупулезно, как и во всех прочих вопросах, не допуская никаких отступлений. Особ царской крови подвергали удушению, воров вздергивали на виселице, мятежникам отрубали головы, разбойников с большой дороги сажали на кол, государственных чиновников замуровывали в цемент, проституток топили в море, зашив в набитый камнями мешок. Каждую неделю перед дворцом появлялась новая партия отрубленных голов, укрепленных на перекладине виселицы; представителям высших сословий рот набивали хлопком, простолюдинам – соломой. Столь же молчаливым, сколь эти несчастные, стал и поэт, о клятве которого новый правитель ничего не знал. Верный своему зароку, он не произносил ни слова до последнего вздоха.

Впрочем, история эта имела несколько версий. Согласно одной из них, султан, узнав, что поэт счел его недостаточно щедрым, разгневался и повелел отрезать поэту язык, зажарить его, нарезать на кусочки и скормить кошкам. Но язык поэта, так часто произносивший язвительные речи, приобрел горький вкус, который не смог заглушить даже соус из овечьих хвостов и молодого лука. Кошки отказались от угощения и разбрелись прочь. Жена поэта, наблюдавшая за происходящим из окна, тайно собрала кусочки языка и сшила их. Положив свое рукоделие на кровать, она отправилась на поиски врача, способного вшить язык в рот ее мужа. Но тут в открытое окно влетела чайка и похитила многострадальный язык. Надо сказать, чайки в Стамбуле обладают весьма наглым нравом и хватают все без разбора, не брезгуя самыми неаппетитными отбросами. Порой эти птицы даже нападают на животных, вдвое превосходящих их, и выклевывают им глаза. Вот так поэт и остался безмолвным, как фонарь рыбака. Теперь его стихи выкрикивало пернатое создание, словно нарочно кружившее над его головой.

Впрочем, независимо от того, как их улица получила свое название, была она старомодной и тихой, и больше всего среди ее обитателей ценились три добродетели, которые могли бы соответствовать трем состояниям материи: беспрекословная покорность Аллаху (а также имамам), упование на его волю как на нерушимую опору – твердь; готовность отдаваться течению божественной реки жизни, не обращая внимания на грязь и ил, наполнявшие ее русло, – жидкость; отказ от амбиций и притязаний, ибо все земные владения и богатства в конце концов превратятся в ничто – газ. Никто не сомневался в том, что удел каждого предопределен раз и навсегда, а страдания – это неизбежная часть жизни, в том числе и те, что люди постоянно причиняют друг другу, будь то драки футбольных болельщиков, политические баталии или оплеуха жене.

Семья Налбантоглу жила в двухэтажном доме цвета забродивших вишен. На протяжении многих лет его красили в разные оттенки, и он становился то зеленым, как соленая слива, то коричневым, как ореховое масло, то бордовым, как маринованная свекла. Налбантоглу арендовали первый этаж, домовладелец жил на втором. Семья не была состоятельной, хотя бедность и богатство, как известно, весьма относительные категории, однако в детстве Пери никогда не чувствовала себя обездоленной. Это чувство пришло позднее и в отместку за свое опоздание стало терзать ее с удвоенной силой, словно рассчитывая наверстать упущенное. Оглядываясь назад, она поняла, каким скопищем ошибок была та семья, в которой она выросла, ощущая себя любимой дочерью, защищенной от всех бед и напастей.

Пери была последним ребенком четы Налбантоглу. Ее появление на свет стало для родителей настоящим чудом, ибо супруги, уже имевшие двоих сыновей-подростков, считали себя слишком старыми для деторождения. С Пери буквально сдували пылинки, все ее желания не просто выполнялись, но предугадывались. Однако даже в эти безмятежные годы она чувствовала, что в родном доме подчас веет тревожным ветерком, который тут же превращался в мощный ураган, если родители находились в одной комнате.