Три этажа

Тогда я этого не осознала. На самом деле только недавние события заставили меня понять, что резкая боль в груди, из-за которой я в последнюю минуту отменила нашу встречу, была вызвана завистью (строго говоря, не совсем в «последнюю минуту»: вы уже приехали в Шаар-ха-Гай. Может, потому ты так и расстроилась?). Скажем так: это было предчувствие зависти. Уверенность, что если я не отменю нашу встречу семьями в Иерусалиме, то окажусь в той же невыносимой ситуации, какую пережила за несколько дней до того, когда вы были у нас в гостях.

И вовсе не из-за того, что выглядела ты сногсшибательно (это фантастика: с годами ты становишься только красивее). Не из-за чисто американской непосредственности, которая сквозила в каждом твоем жесте, в твоей манере садиться и вставать или держать, оттопырив мизинец, чашку кофе…

Причиной был Ноам. Я имею в виду, не Ноам сам по себе, а… В смысле да, Ноам сам по себе, но не как мужчина. Тьфу ты. Совсем запуталась. Уму непостижимо, как трудно прямо выразить свою мысль. Короче, виной всему было ваше родительское равенство.

Проще говоря, детей вы воспитывали сообща, и это бросалось в глаза.

Он тебе не «помогал» (чем любят хвалиться мужчины), он все делал наравне с тобой. Все без исключения.

Или еще проще: мне было невыносимо видеть такого прекрасного отца, особенно с учетом того, что Асаф был в очередной командировке.

Нельзя сказать, что я никогда до этого не сталкивалась с хорошими отцами, но ни один из них не был твоим мужем. А с тобой нас связывает слишком долгое соперничество, в котором ты всегда побеждала. Пойми, я не в обиде, даже напротив: это служило мне стимулом тянуться вверх. И если в последние годы я перестала стараться, то как раз потому, что тебя нет рядом и мне не с кем соревноваться. (Я как сейчас вижу твою спину – мы участвовали в забеге на шестьсот метров… кстати сказать, такую дистанцию могли изобрести только у нас, в нашей школе-лицее «Лияда» при Еврейском университете Иерусалима! – и вижу, как она неумолимо удаляется от меня, взбираясь на холм.)

Не пойми меня неправильно. Знакомство с твоими дочками у нас дома растрогало меня до слез (помнишь, как твоя Альма и моя Лири вместе рисовали одну картинку, как будто знали друг друга уже много лет? Мы с тобой обменялись взглядами, понимая, что подумали одно и то же: «Дамы и господа! Позвольте представить вам второе поколение особей, демонстрирующих влияние необъяснимой и могущественной алхимии, известной также как «женская дружба»).

А какая красавица твоя Мия! Особенно умиляет, что эта кроха, в имени которой чувствуется что-то голливудское, лопочет только на иврите. И не думай, что я не заметила твою сдержанность, когда я сказала, что после рождения Нимрода бросила работу (ты ни о чем не стала меня расспрашивать, чтобы не акцентировать внимание на этой больной теме), или твое деликатное нежелание хвастаться своим богатством (оно проявилось даже в мелочах, например в одежде твоих дочек или в твоем заявлении, что у тебя нет с собой фотографий вашего нового дома). Честное слово, Нетуш, ты вела себя безупречно, ты была точно такой, какой я тебя помнила и какая ты есть.

Но каждый раз, когда Ноам спешил к одной из ваших дочек, которая вдруг заплакала…

Каждый раз, когда они его обнимали…

А потом он посадил Мию в коляску и повез ее гулять, чтобы дать нам спокойно поговорить…

У меня все внутренности скрутило в узел. Я испытала настоящую физическую боль. Как будто кто-то ударил меня кулаком в живот, схватил мою селезенку и с силой сжал.

Так бывает. Когда сыплешь соль, никогда не знаешь, куда она попадает – в салат или на чью-то рану. (Обещаю, что дальше буду использовать метафоры получше. Я слишком давно ничего не писала.)

Словом, мне очень жаль, что я в последнюю минуту отменила нашу ностальгическую поездку в Иерусалим. И не позвонила тебе, чтобы попрощаться перед вашим отъездом. А в девятом классе поссорила тебя с Ариэлой Клайн.

Ты поймешь меня? Простишь?

Надеюсь, что да. Больше мне ничего не остается.

♦

Заранее никогда не скажешь, каким отцом станет твой будущий муж, но некоторые признаки существуют. Скажем, то, как он ведет себя с твоими младшими братьями (Омер и Гай в Асафа просто влюбились. Когда он вечером приходил к нам, они повисали у него на плечах; перед ужином играл с ними в прятки, после ужина – в искателей сокровищ: распихивал по всему дому клочки бумаги с подсказками и, пока они их собирали, давая взрослым часок передышки, готовил им «сокровище» – клубничное желе).

Или возьмем его реакцию на маленьких детей, нарушающих «личное пространство» взрослого (в медовый месяц, который мы проводили в Париже, мы как-то зашли в ресторан. За соседним столиком сидела семья с девочкой, и та не переставая хныкала. Вместо того чтобы разозлиться и потребовать от официанта пересадить нас за другой столик, Асаф принялся шутить с девочкой, изображая овощи. Когда он показал ей кабачок, ее родители растаяли и пригласили нас на уик-энд в свой летний дом в Ницце).