Три грации на обочине

– Почему, мама? – рассмеялся Ян. – Вон сколько всего на столах.

– Не люблю ходить по залу с тарелкой, не люблю, когда ко мне подходят со жратвой, что-то лепечут и жуют притом. Я так и знала, что Эрик устроит мне мучение со своим днем рождения, обязательно все сделает не как у людей.

– Ма, это его днюха, пусть празднует.

– Ты в двадцать один год был взрослее и мудрее, а Эрик… Эрик меня беспокоит, никак не угомонится, не определится, нет в нем равновесия.

Появился младший сынок, и мама ахнула – до чего же хорош ее мальчик в цивильном костюме, с бабочкой. Рима потрепала его за чуб, выразив не только восторг, но и пожурив:

– Мм, каков мой сынуля! Принц! А не хотел слушать мамочку и одеваться, как джентльмен. Джинсовые лохмотья не для торжеств, запомни.

– Ма, пусти! – высвободился, смеясь, сын. – Пойду встречать гостей.

О да, влетела ватага шумного молодняка, ребята кинулись обнимать, поздравлять Эрика, а после ринулись к столам, хватали еду руками, громко смеялись… Рима предложила Яну поскучать в сторонке, стихию надо переждать в безопасном месте. Сын нашел «трон» для мамы и остался с ней.

Эрик поглядывал на вход, там все время кто-то появлялся, вот и Даша пришла – светлая, как луч солнца, в скромном платье цвета морской волны, сияющая. Так трепетно ждал он, конечно, ее и, бросив всех, подлетел к девушке:

– Привет… Ты опоздала.

– Извини, у папы машина забарахлила, бежала, как могла. Вот, держи, это тебе. Джек Лондон.

– Ух, ты! – взял он книгу. – Не читал.

– Я знаю, поэтому и дарю.

Он приобнял ее за плечи и увлек к столам, Дашу встретили радостными возгласами, а следом молодняк оккупировал середину зала и запрыгал под музыку. Прибыл папа с помощниками и друзьями, взял микрофон и поздравил сына, вручив ему ключи от машины, она сиротливо стоит на парковке у ресторана. Как цунами налетел – зал опустел, все побежали смотреть машину, кроме Даши и нескольких ребят, которые прибыли позже и посчитали, что для них важнее – подкрепиться.

– Судя по Эрику, эта девочка не отпустит его, – сказала Рима.

– Ты что-то сказала? – спросил подошедший муж.

– Мама считает, – взял на себя роль переводчика Ян, – Эрик не уедет учиться за границу из-за вон той куклы в бирюзовых тонах.

Отец покосился в сторону ребят и отмахнулся:

– Ерунда. Пройдет. – И отошел к мужчинам.

– Интересно, когда пройдет? – бурчала Рима, делать-то нечего, только поворчать осталось. – Жизнь трудна, люди стали злы и алчны, легче не будет. Мужчина обязан быть сильным, им не должны управлять привязанности, а Эрик слишком увлечен. И увлечен серьезно, для него обесценились достижения отца, мои, твои, Ян. Он готов все бросить ради этой девочки. Где твоя шлюха, Ян?

– Не волнуйся, придет.

– Дорогой, а есть в этой забегаловке маленький банкетный зал, где старики и старухи вроде меня могут спокойно посидеть и поесть без этого шума?

– Ну, какая ты старуха, ма? Ты у нас красавица. Пойду спрошу. – Ян двинул к выходу и тут же вернулся. – Мама, Лена пришла, она испортит идиллию.

Настя вбежала в дом, заскочила на кухню

Обычно в это время здесь ужинают, но за столом сидели только мать и какой-то мужик с глазами кота, напившегося валерьянки. И что показательно, мать, не пившая крепкие напитки, держала в руке рюмку водки (на столе стояла бутылка, закуски) и готовилась чокнуться с мужиком.

– Мама, где папа? – спросила Настя.

– Ты откуда сорвалась? – начала обычную песню Роза, да не закончила, потому что дочь умчалась, она услышала лишь ее голос:

– Папа у себя, идем, Феликс.

– Это охранник Настин, – хвастливо сообщила она мужику.

– Да ну! А что, она важная птица?

– Ой, – махнула ладошкой Роза и перешла на шепот, рассказывая приключения дочери на пустыре, из-за чего ее стали охранять.

Тем временем Настя привела Феликса в «кабинет» Ласкина, который лежал в растянутой майке и трениках, закинув за голову руки, и смотрел спорт по телику. Увидев молодого человека, он сел, а Настя спросила:

– Па, а чего это ты здесь, а не за столом? Мамка пьет горькую с чужим мужиком, а ты?

– Мамка тебе ничего не сказала?

– А что она должна сказать? – не придала значения его словам Настя. – Ладно, это потом. Папа, Феликс кое-что хочет тебе сказать…

– Ну, так слушаю, – перевел Ласкин взгляд на гостя. – Ты, парень, садись, в ногах правды нет.

– А где она есть? – подхватил Феликс шутя.

– Вот здесь, – приложил Ласкин ладонь к сердцу.

Опер на секунду замер, ставя табуретку, которую взял у стены, перед человеком, с виду простым, как хозяйственное мыло, но с едва уловимой искрой в том месте, которое он прикрыл ладонью. С этим ведь не поспоришь – правда всегда в сердце.

– Владимир Алексеевич, тут такое дело… Мы с Настей расписываемся. Короче, вы не против?

– Папа, он просит у тебя моей руки, – перевела Настя.

– Ух ты, ёшкин-кот… – то ли обрадовался, то ли расстроился Ласкин. – Так скоро? Это ж готовиться надо, чтоб все путем…