Три круга Достоевского

Не сохранится «благополучие», если оно не учтет «выгоды» человека быть личностью. Истинно целостная личность столкнет это «иметь» ради своего «быть». Ради высшей выгоды пожертвует выгодой низшего порядка. Конечно, можно толковать это в духе традиционном: проповедь низкой природы человека — способен столкнуть «благополучие». Это верно лишь с позиций безличности и вывернутости понятий. Фактически это гимн человеку, уничтожающему псевдоблагополучие, в котором «быть» принесено в жертву «иметь». Личностное в жертву вещественного. Призыв — лицом ради положения не жертвовать.

А вдруг и хотение вычислят математически, докажут, что и оно есть закономерность? Что хозяин его, хотенья, вне человека — внешние обстоятельства.

У парадоксалиста есть ответ и на этот случай: «…так ведь тогда человек тотчас же, пожалуй, и перестанет хотеть, да еще, пожалуй, и наверно перестанет. Ну что за охота хотеть по табличке? Мало того, тотчас же обратится он из человека в органный штифтик или вроде того; потому, что же такое человек без желаний, без воли и без хотений, как ни штифтик в органном вале?» [5, 114]. Такое возможно. Но это лишь еще резче отделит личность от безличности. Ибо одна из мер личности есть способность хотеть.

Способный хотеть может пойти и на невыгоду (материальную) для себя. На вредное для себя: «…есть только один случай, только один, когда человек может нарочно, сознательно пожелать для себя даже вредного, глупого, даже глупейшего, а именно: чтоб иметь право пожелать себе даже и глупейшего и не быть связанным обязанностью желать себе одного только умного. Ведь это глупейшее, ведь этот свой каприз, и в самом деле, господа, может быть всего выгоднее для нашего брата из всего, что есть на земле, особенно в иных случаях. А в частности, может быть выгоднее всех выгод даже и в, таком случае, если приносит нам явный вред и противоречит самым здравым заключениям нашего рассудка о выгодах, — потому что во всяком случае сохраняет нам самое главное и самое дорогое, то есть нашу личность и нашу индивидуальность» [5, 115].

В жизни, конечно, есть люди разные. Есть идущие на утерю своей личности, лишь бы получить материальные блага. И они не могут понять поступки человека, жертвующего материальным. У них иная шкала ценностей. Что касается шкалы парадоксалиста, то ясно, что в основе ее лежит личность, как самоценность, ни на что не разменивающаяся, ни за что не продающаяся. Таких не собьешь благами: «Да осыпьте его всеми земными благами, утопите в счастье совсем с головой, так, чтобы только пузырьки вскакивали на поверхности счастья, как на воде; дайте ему такое экономическое довольство, чтоб ему совсем уж ничего больше не оставалось делать, кроме как спать, кушать пряники и хлопотать о непрекращении всемирной истории, — так он вам и тут, человек-то, и тут, из одной неблагодарности, из одного пасквиля мерзость сделает» [5, 116].

Отсюда, не улавливая иронии, делают вывод о проповеди низкой природы человека. Неблагодарен. Но по отношению к кому? К тем, кто засушивает жизнь и упрощает человека.

Личность человека хотят истребить. Но она у лучших представителей рода человеческого неистребима. Они-то и будут доказывать это каждодневно. Люди этого толка могут бросить все дорогие для них блага жизни, чтоб доказать, что «люди все еще люди, а не фортепьянные клавиши…» [5, 117].

Не будет сил физических, чтоб противостоять истреблению личности — человек просто пустит проклятие стене. Если рассудок овладеет всем человеком, то последний сойдет с рассудка, станет сумасшедшим, но утвердит себя.

Человека пытаются переделать не для того, чтоб дать ему место под солнцем, а для того, чтоб не роптал на солнце, когда оно не светит или печет так нестерпимо, что никакая тень не помогает.

Парадоксалист считает, что не надо человека переделывать. Нельзя человека свести лишь к логике. Он и алогичен. К счастью. «Не потому ли, может быть, он так любит разрушение и хаос (ведь это бесспорно, что он иногда очень любит, это уж так), что сам инстинктивно боится достигнуть цели и довершить созидаемое здание? Почем вы знаете, может быть, он зданье-то любит только издали, а отнюдь не вблизи; может быть он только любит созидать его, а не жить в нем, предоставляя его потом aux ani-maux dmestiques (домашним животным. — Ю.К.), как-то муравьям, баранам, и проч., и проч. Вот муравьи совершенно другого вкуса. У них есть одно удивительное здание в этом роде, навеки нерушимое. — муравейник» [5, 118]. Тут все по логике, все по разуму. Рационально. К этому же хотят привести и людей.