Наиболее занимательно последнее. Ориентирующиеся на безличность убеждены, что сам о себе человек говорит только хорошо, восхваляет себя. Им просто не понять, что личности поступают и иначе. И они эксплуатируют принцип: «это говорят они сами». Коль сам о себе говорит плохо, то значит плох вдвойне. Тут смешаны две шкалы. Говорящие не нуждаются в «казаться». Воспринимающие — только этим и живы. А отсюда и неспособность отличить актера от человека. Надо отличать. И не надо обвинять актера за прекрасно сыгранную роль.
Фактически мысль об уходе в подполье — это одно из многих «показываний языка» героем. Ушел. Усвоили. Но фактически-то я не ушел. Я думаю, способен на это, создаю теорию, отражаю в ней человека не низкого, а достигшего своих вершин. Герой хотел «казаться» безличностью, но своей теорией, своей практикой он свел кажимость на нет и обнажил свою личность. Он показал, что смысл человеческой жизни есть, а закономерности — не монолитная стена.
Герой — актер. Но за актером стоит режиссер. Это автор, Достоевский. Что он хотел сказать своим героем? То же, что и сам герой.
Долго считалось (когда-то и я так думал), что отождествлять героя подполья с Достоевским значит унизить писателя. Сам Достоевский писал: «Подпольный человек есть главный человек в русском мире. Всех более писателей говорил о нем я, хотя говорили и другие, ибо не могли не заметить» [ЛН, 83, 314]. Кроме того, писатель замечал, что его дразнят певцом подполья, а он этим гордится. Прав автор. Гордиться есть чем. Певец подполья фактически оказался певцом личности. Сегодня, после внимательного чтения повести, я могу на девяносто девять процентов отождествить героя с автором. Отождествляю не я первый. И до меня отождествляли, причем на все сто. Но этим казалось, что они отождествлением просто раздавили Достоевского. Я вижу в этом отождествлении беспредельное возвышение писателя. Отождествленный, он занимает то место, которое вполне заслуживает. Место очень высокое. Автор вместе со своим героем выступает против вульгаризации проблемы человека, против унижения человека, против снятия с него нравственной ответственности.
Теория парадоксалиста есть и теория самого Достоевского, раскрытая позднее (может быть, несколько в ином ракурсе) в «Бесах» и в «Приговоре».
Могут сказать, что в этой теории Достоевский выступает против возможности социальных прогнозов. Отчасти это так. Писатель не принимает жестких социальных прогнозов, при провозглашении которых не учитывается вся сложность природы человека, а сам человек рассматривается лишь как производное от внешних сил — «винтик». Достоевский говорит о «подполье» (т. е. уходе человека в себя) как о возможном варианте для личности при таком прогнозировании. Другим вариантом может быть «парадоксализм» — появление «абсурдного» человека. Наличие того и другого вносит в прогноз коррективы.
Отрицающим Достоевского за критику теории стены можно поставить вопрос: а сами-то вы признаете теорию
Достоевский создал глубочайшее философское произведение. Именно философское. Не случайно его герой не имеет имени. Обобщение. Прямая ориентация на проблемы третьего круга.
Обращает на себя внимание высказанное в повести сомнение героя: верит и не верит в свою теорию. Парадоксализм? По-моему, нет. Это выражение демократизма Достоевского. Писатель не хочет, чтоб даже то, что им выношено, провозглашалось за истину абсолютную. Он противник завершенности учений. Эта теория — один из возможных вариантов решения проблемы. Вариант, с точки зрения автора, более правильный. И это, по-моему, делается при полной убежденности автора в правильности своих взглядов. Но такова уж природа большого философа: он далек от категоричности суждений.
Рассматривая проблему личности и безличности, Достоевский, таким образом, показал и ее аспект «быть и казаться». «Казаться» можно по-разному. Но, однако, прослеживается тенденция. Безличность стремится казаться личностью. И только личность может позволить себе роскошь казаться безличностью, иронизируя над безличностями, довольными тем, что в их полку прибыло. Но право на иронию надо заслужить.
Личность проявляется в стилях мышления, в нравственности, в практической и теоретической деятельности.
Достоевский показывает в своем творчестве многообразие стилей мышления. Прежде всего он показывает стили мышления безличности.
Демагогический стиль проявляется практически почти в каждом произведении. Хотя и разными гранями. Валковский, Прелинский, Лужин порою говорят правильные слова о пользе человечества. Но все их слова и дела есть средство для своей пользы. Даже свою явнур клевету на Соню Лужин выдает за действие в пользуй Сони.
Прокурор в суде над Митей требует для невиновного максимального срока. И при этом говорит, что только о подсудимом и заботится.