Три куля черных сухарей

С перепугу Васька не погнал их, а молча кинулся разгребать сухари, спасая Никиту, который не подавал никаких признаков жизни. Наконец тот зашевелился, приподнялся, стал стряхивать с себя сухариную крошку. Лицо его было все исцарапано, из ранок сочилась кровь. Девчонки замолчали, смотрели на Никиту жалостно. Алешка прижался к стенке, не понимая, что произошло.

Раньше всех пришел в себя Никита. Окинул рассыпавшиеся сухари, проговорил деловито:

— Надо собрать побыстрее. — И, ступая прямо по сухарям, направился к матрасу. Кивнул Ваське: — Давай выпрямим чувал.

Ребята быстро отгребли от куля высыпавшиеся сухари и принялись выравнивать куль. То плечами, то коленками они кое-как водворили куль с остатками сухарей на место, поставили его в вертикальное положение, выровняли, и оказался он совсем маленьким — всего по пояс.

Никита закатал края матраса, подобно рукаву на рубахе, снова кивнул Ваське:

— Давай кидай, — и сам первым нагнулся, захватил из-под ног двумя руками несколько сухарей, бросил их в матрас. — А вы че стоите? Помогайте, — оглянулся он на девчонок.

Это было сказано так строго, что те не посмели ослушаться, подошли, стали собирать сухари. Алешка тоже нагнулся, поднял подгорелую краюшку, протянул Ваське:

— Ты, Алеш, не мешайся, — сказал ему Васька и тут же посоветовал: — Подбирай вон там, во дворе, и носи сюда, а мы будем складывать их в чувал.

Алешка послушался, поковылял на крыльцо.

— А плесневелые тоже класть? — спросила Клавка, показывая Никите белые, словно в инее, сухари.

— Перебирать будем, што ли? — огрызнулся тот, не оборачиваясь.

Работали молча. Слышно было только старательное сопение да каменный стук сухарей. Матрас быстро наполнялся. Время от времени Никита останавливал работу, утрясал сухари, ровнял, раскатывал края матраса, приподнимал их — делал все основательно, по-хозяйски, чтобы никто не придрался.

Упруго пузатясь, матрас заметно поднимался к потолку. Никита последний раз разровнял сухари в куле, оглянулся и повеселел: сухарей под ногами осталось совсем мало. Послал Клавку за веником — крошки подмести. И вдруг в дверях появилась большая тень, в чулане стало темно. Все оглянулись и увидели на пороге Ульяну. У Васьки тотчас внутри что-то оторвалось, он вяло бросил в матрас сухарь и отступил в сторонку, словно давал ей полюбоваться всей картиной. Никита отряхнул рубаху и тоже попятился от мешка. В наступившей тишине под его ногой предательски громко хрустнул сухарь. Этот хруст вывел Ульяну из оцепенения, она быстро прошла в чулан, огляделась и негромко, будто при больном, горестно всхлипнула:

— Че натворили, идолы?..

— Он сам упал, — подал голос Никита.

— Сам? Сколько годов стоял, не падал, а тут упал… — Она обернулась, вырвала у Клавки веник и стебанула Никиту по плечу. — Сам? Я тебе вот покажу «сам».

Никита не сдвинулся с места, стоял как вкопанный, хмуро смотрел на мать. Он только чуть сжался, ожидая нового удара. Васька не стал ждать, когда очередь дойдет до него, шмыгнул в дверь.

— Не убегешь! — прокричала ему вслед Ульяна. — И тебя найду, не думай! Знаю твою похоронку и на горыщах достану.

Хорошо, что предупредила, — прятаться на чердак Васька не полез, убежал на огород, в подсолнухи. Вслед за ним прибежал туда и Алешка. Отдышались, сидят, выколупывают из подсолнуха семечки, грызут их молча. Друг на друга не глядят.

Через какое-то время Васька послал Алешку в разведку.

— Иди посмотри, что там. Не бойся, тебя бить не будут.

Алешка ходил долго, Васька решил, что он забыл о нем, и хотел уже сам пробираться к дому, когда появился разведчик и сказал:

— Иди домой, мама кличет обедать.

— Мама уже пришла? — удивился Васька и снова присел на землю, стал колупать семечки. Сделалось тоскливо, никуда идти не хотелось: опять будет взбучка. Спросил: — Ругается?

— Не…

— А Танька сказала ей?

— Не знаю, — повел плечами Алешка.

— Ну, вот… Ничего и не разузнал. — Васька нехотя встал и поплелся домой.

— Где вы там запропастились? — торопила мать. — Давайте обедать. Голодные небось? Почему ж вы не обедали без меня?

Мать была спокойна, похоже, никакой бури не предвиделось. Васька взглянул на Таньку, та быстро закрутила головой: «Не сказала». «Ну, слава богу, на этот раз не наябедничала. Кажется, пронесло…»

Но радовался Васька рано. Обед еще не кончился, как к ним пришла Ульяна. Обомлев, Васька опустил ложку и глядел тупо вниз. Ульяна поставила на угол стола щербатый кувшин, проговорила весело:

— Хлеб-соль!.. Вот вам как раз к обеду.

— Что это! — спросила мать.

— Молочка трошки, — сказала Ульяна.

— Ой, ну что ты, Ульян! Скольки она там дает, та коза, и ты отрываешь… У самой же трое.

— Хватит и им. Есть што есть, слава богу, окромя молока. — Она поймала Васькин взгляд, погрозила кулаком: — Убег! Досталось бы и тебе.

— Натворил что-нибудь? — всполошилась мать.

— Да не, — успокоила ее Ульяна. — Чувал с сухарями перекувырнули.

— Какой чувал?

— В чулане у нас. Нашли где хорониться, идолы.

— Ну?