Три лилии Бурбонов

В конце концов, съёжившаяся Минетта была вынуждена протянуть ему руку. Исполнив с ней несколько па, король дулся весь оставшийся вечер. Людовик пренебрежительно называл свою кузину «святой невинностью» и «святыми мощами», тогда как сама Генриетта Анна втайне была в него влюблена и очень грустила от сознания своего несовершенства. Разумеется, идею их брака не поддерживали ни Анна Австрийская, ни Мазарини. Власть Кромвеля в Англии казалась незыблемой, вероятность того, что Карл II когда-нибудь вернёт корону, была очень мала. И Генриетта Анна считалась совершенно бесперспективной невестой для одного из самых влиятельных в Европе монархов. Это понимали все, кроме Генриетты Марии, продолжавшей предаваться бессмысленным мечтаниям.

Декабрьским вечером 1655 года она увидела из окон Пале-Рояля иллюминацию в честь заключения договора в Англией. Схватив перо, вдова тотчас написала старшему сыну, что костры, которые жгли в честь этого события горожане, были неважным зрелищем. И, действительно, многие добропорядочные граждане Парижа отказались делать это. Но когда французы пытались утешить её прнебрежительными отзывами об Англии и обо всём английском, Генриетта Мария с достоинством ответила:

– Королевство моего сына – самое прекрасное место на свете, населённое храбрыми, щедрыми и добродушными людьми. Трудности же, которые я там перенесла, были вызваны тем, что власть захватила горстка отчаявшихся фанатиков, по которым ни в коем случае нельзя судить об остальных англичанах.

Мазарини, озабоченный тем, чтобы сохранить ирландских наёмников на французской службе, договорился с лордом-протектором, что Джеймсу Стюарту будет поручено командование под началом герцога Моденского над французскими и союзными войсками в Пьемонте. Но Карл отказывался дать разрешение на это своему брату. Зато, заняв достаточно денег у своей сестры Мэри, чтобы отправить посольство в Испанию, он неохотно согласился, чтобы она приняла приглашение матери посетить Париж.

Отсутствие уважения Генриетты Марии к желаниям старшего сына привело к новым недоразумениям между ними, которые попытался уладить Джермин. Так, он сделал всё возможное, чтобы объяснить королю поведение его матери:

-Вы не должны судить о привязанности королевы ни по её стилю, ни по её словам; ибо они иногда выдают её мысли и обладают резкостью, которую в глубине души она не испытывает. И я действительно верю, что Вы можете рассчитывать не только на её привязанность, которую ничто не может поколебать, но также на всю её нежность и доброту, которые только можно вообразить…

В своём собственном письме под той же датой Генриетта Мария пожелала старшему сыну, чтобы Новый год был «для тебя счастливее, чем те, что прошли, и таким, какого ты мог бы пожелать». И приложила к своему письму его гороскоп, составленный «неким джентльменом», правда, предупредив, что «нельзя слишком доверять таким вещам».

Более утешительным, чем предсказание прорицателя, была для Генриетты Мария перспектива встречи со старшей дочерью. Правда, все, кроме английской королевы и вдовствующей принцессы Оранской, сочли визит последней весьма несвоевременным. Тем не менее, её мать надеялась, что несколько недель в Шайо сотворят чудо с молодой вдовой-протестанткой. К тому же, ей взбрело в голову, «что Людовик, возможно, склонен к браку с её старшей дочерью».

В то время как Мэри, чувствовавшая себя не слишком хорошо, лелеяла надежду, что Париж восстановит её бодрость духа. Правда, её тётя, Елизавета Богемская, считала, что принцессе Оранской просто нужно побольше двигаться и предлагала её в качестве лекарства заняться распиливанием дров. Мудро решив отложить покупу новых платьев до того, как она доберётся до столицы моды, Мэри занялась выбором драгоценных камней, чтобы произвести впечатление на французов, ибо амстердамские евреи по-прежнему считались обладателями лучших украшений в Европе. Хотя ради этого ей пришлось сократить расходы на несколько лет вперёд и заложить кое-какое имущество, которым она распоряжалась в каестве опекунши своего маленького сына.

– Какой бы ни была цена, результат был удовлетворительный, – полагает Карола Оман.

– Мэри, – продолжает писательница, – с её цветом лица слоновой кости, каштановыми кудрями и живыми карими глазами, была готова быть очарована всем и очаровывать всех.