Три лилии Бурбонов

Чувствуя, что стареет, Генриетта Мария решила посятить себя частной жизни, и, так как ни Шайо, ни Пале-Рояль не подходил для этого, королева-мать начала подыскивать себе другое уединённое жильё, благо в 1656 году Мазарини возобновил ей выплату пенсии. Она грезила собственным маленьким домом, где могла бы сидеть у камина или в саду, греясь на солнышке, в окружении своих собак и старых преданных друзей. Снова возобновив поездки по пригородам, она обнаружила то, что искала, в деревне Коломб. Она не хотела уезжать слишком далеко от столицы, так как ей нужно было заботиться о подрастающей дочери, а Коломб как раз находилась всего в семи милях к северо-западу от Парижа на изгибе Сены, где по вечерам солнце садилось за лес Сен-Жермен. Там была церковь ХVI века с башней ХII века. Старый замок тоже выглядел живописно и не был слишком большим. Кое-что Генриетта Мария надеялась привезла туда из новой мебели, например, шкафы из черепахового и чёрного дерева и зеркала с инкрустацией из позолоченной бронзы. Больше всего она сожалела о любимых картинах кисти Ван Дейка (портретах своих детей), украшавших стены её покоев в английских дворцах. Но королева высадилась во Франции без вещей, не считая ручной клади.

– Поскольку Вы теперь дружите с Кромвелем, Вам следует попросить своего нового союзника вернуть моё приданое, – предложила она Мазарини.

– Поскольку Ваше Величество никогда не были коронованной королевой, то не имеете право ни на какую компенсацию со стороны Англии, – передал ей карлинал резкую отповедь лорда-протектора.

– Это оскорбление касается не меня, а короля, моего племянника, – гордо возразила вдова, – который не должен позволять, чтобы с дочерью Франции обращались как с наложницей. Я была чрезвычайно довольна покойным королём, милорд, и всей Англией; эти оскорбления более позорны для Франции, чем для меня.

Этот эпизод не уменьшил ненависти Генриетты Марии к Кромвелю. Одна из её женщин, шпионившая в пользу лорда-протектора, даже уверяла, что подслушала, как её госпожа замышляла его убийство вместе с Джермином.

Когда Анна Австрийская добавила к её пенсии двести ливров из собственных доходов, Коломб был приобретён. Тем не менее, 1657 год был печальным для Генриетты Марии. Её старший сын заключил договор с испанским правительством и пообещал собрать всех своих подданных, находившихся во Франции, и отправить их воевать за Испанию. В июне на стороне этой страны герцоги Йоркский и Глостерский приняли участие в битве под Дюнкерком, завершившейся победой англо-французских войск над испанской армией и её союзниками. А в декабре до Парижа дошёл слух, что английский король был ранен во время покушения на него.

– Месье, сын мой, – написала ему Генриетта Мария, – я очень рада, что слух оказался ложным…Слухи всегда преувеличены, и мы верим в то, чего боимся. Однако нет ничего совершенно неразумного в том, что я должна просить Вас быть осторожнее, чем Вы есть на самом деле. Хотя я не сомневаюсь, что Бог хранит Вас до лучших времён, всё же Вам не нужно искушать Его и следует позаботиться о себе. В моих молитвах тоже не будет недостатка, если они чего-то стоят.

В течение лета и осени она снова испытала страдания, уже от болезни, и была вынуждена извиниться перед сестрой за своё молчание. В сентябре Генриетта Мария опправилась на курорт в Бурбонне, по словам придворного поэта, вместе «с юной принцессой, чья красота сияла рядом с ней, как ангел-хранитель». Однако воды не принесли ей облегчения, о чём она снова написала Кристине через месяц, когда вернулась в Париж.

В разгар той особенно суровой зимы в Шайо прибыла Луиза Пфальцская, племянница Генриетты Марии по мужу, сбежавшая из дома. Сначала она нашла убежище в моначтыре кармелиток в Антверпене, где её посетили Карл, принцесса Оранская и герцог Йоркский, которые умоляли её вернуться к матери, Елизавете Богемской. На что Луиза ответила:

– Мне очень жаль, что мой побег вызвал недовольство моей матушки, но я довольна переменой в своей жизни.

Когда же в бывшей комнате Луизы было обнаружено письмо её брата Эдварда, ранее перешедшего в католичество и проживающего в Париже, Елизавета Богемская сардонически заметила:

-Я была уверена, что это сделали дьявол и мой сын!