Три любви Марины Мнишек. Свет в темнице

Димитрий чувствовал, как меняется, преображается его душа и рождается новая – свободная, гордая, скроенная совсем по другому образцу и впитавшая «науку» чужих земель и народов. Наука свободы – вот в чем отчаянно нуждалась Московия, но постичь эту науку царевич смог только тогда, когда стал изгнанником.

– Неужто у вас не казаки атаману присягают, а пан атаман – казакам? – спросил Димитрий того же чубатого воина.

– Звичайно, вiн, скурвий син, нам, а не ми – йому! Кошевий для товариства, а не ми для кошевого![24] – охотно объяснил казак.

– А что дальше будет?

– А далi ми усi до церкви пiйдемо, хлопче, и ти, якощо хочеш, з нами! Служба православна буде![25]

– Я с вами! – охотно согласился Димитрий.

Эти люди чем-то нравились ему – должно быть, веселым нравом и буйной отвагой. Эта отвага пьянила не хуже горилки, которую царевич уже успел попробовать.

– Навчайся, хлопче! У нас – добре навчання![26] – с добродушным смехом пояснил казак.

– Меня кто только не учил… – ответил Димитрий. – У вольных людей учителей много. Теперь у вас поучусь, коли будет на то Божья воля.

– У нас головна наука – товариство шанувати. Вони за тебе, i ти за них! Зрозумiв?[27]

– Зрозумiв[28].

– Ну тодi добрий козак з тебе буде, друже! Тiльки жiнок у нас на островi немаэ. Якщо хочеш з дiвчиною кохатись та лицарем бути, то йди до Польщi[29].

– Разве у вас женатых казаков нет? – удивился Димитрий.

– Якщо хто i оженився та дiточок маэ – все одно, вони не на Хортицi, не з нами. Тут жiнкам не можна бути, тут – товариство![30]

– А как же great love? – спросил Димитрий, вспомнив любимые слова рыжеволосой Элизабет, подруги Горсея.

– Що, що?[31] – не понял козак.

– По-вашему, щире кохання![32]

– Э в нас i кохання, але не там, де товариство… – задумчиво, с оттенком сожаления сказал козак. – Якщо з Хортицi поiдеш, то будуть тобi и жiнки, i дiвчата гарнi! А тут – товариши, а потiм – воювати пiдемо! З турками, або з татарами, а можна – i з ляхами. А кохання на войнi дуже заважаэ. Доброму казаковi його люлька – за жiнку, а тютюн – за кохану дiвчину! Отак, друже! Зрозумiв?[33]

– Зрозумiв… – грустно покачал головой Димитрий. – И не скучно вам здесь без баб живется? Не жалеете?

– Якщо хто i жалкуэ, то про себе, а товаришам не каже. Ми тут Богородицi молимося, одна вона в нас, Пресвята Марiя, а iнших жiнок нам не треба![34]

Эта часть казацкой науки разочаровала Димитрия. Может, и потому он подался дальше, к ляхам, что втайне, в глубине души, мечтал встретить ту самую great love, о которой говорила Элизабет. И вот встретил – у ляхов, в Самборе. А как быть теперь с этой любовью? Неужто католиком становиться?!

Самборский замок, 1604 год

Димитрий тайно принял католичество в Кракове, во время своего визита к Его Величеству Сигизмунду. На этом обряде настаивало все католическое польское окружение царевича. Иначе нельзя было получить военную помощь Речи Посполитой и благословение папского престола. Перемена веры далась Димитрию не то чтобы легко, но и не с такой душевной мукой, которой от него ожидали. Одна Марина понимала скрытую причину этой кажущейся легкости: «государский сын» слишком далеко отошел за годы скитаний от своего православного угличского детства.

Димитрий сознавал, что все родное, православное – надежное, оберегающее мерцание лампадки, иконы в золотых и серебряных ризах, молитвы, которым его учила матушка, – все это, бесспорно, ему дорого. Но, пожалуй, не менее дорого, чем другие христианские церкви, чем католические костелы с их устремленными ввысь шпилями, истонченным, как кружево, камнем сводов, статуями святых и Богородицы… За годы скитаний Димитрий понял: Бог един, но молиться ему можно на разных языках и наречиях. Разве не верили в Бога Горсей с Элизабет или вольный шотландец Джеймс? Разве панна Марина Мнишек, учившая его перебирать в руках бусины католических четок и благоговейно шептать слова молитвы, не верит в Пана Иезуса и Деву Марию? И почему только все они – католики, православные, униаты и реформисты – отказывают друг другу в вере Христовой и проклинают друг друга? Или сие есть политик, как говаривал тайный схизматик, князь Адам Вишневецкий? Без сомнения, политик, но стоит ли ради политики лить кровь христианскую?