Три любви Марины Мнишек. Свет в темнице

Димитрий внимательно слушал прекрасную панну, но понял эту историю совсем по-другому. Он нашел в жизни Доброго короля нечто близкое собственному пути. Православный царевич вынужден был тайно принять католическую мессу. Но если Париж стоит мессы, как говаривал Генрих IV, то Москва – едва ли в меньшей цене! Он займет отцовский престол, а тогда можно будет и забыть о тайной смене веры. Он снова станет православным… Главное – заслужить любовь своих подданных, как это удалось Доброму королю! Правда, в конце пути Генрих был убит, но, видит бог, сколько он успел сделать до этого! Добрый король примирил католиков и протестантов и прекратил бессмысленные религиозные войны. А Димитрий сможет примирить поляков-католиков и украинцев-униатов с московскими «схизматиками»! Он примирит Москву и Литву… Не в этом ли смысл и цель его земного пути? Значит, он не предатель, а миротворец?

Какие красивые мечты! На деле Димитрий не угодил ни русским, ни полякам и был убит… Ибо нельзя служить двум господам одновременно – даже с благими целями.

В Самборе Марине казалось, что власть и любовь могут быть нежно переплетены, как руки влюбленных… Бог мой, как она тогда заблуждалась! Власть сплетена с людской злобой и завистью, постоянным чувством опасности, с боязнью ее потерять и с кровью – своей или чужой… В Самборе она грезила наяву, и как страшно оборвались эти грезы!

Их с Димитрием любовь закончилась 17 мая 1606 года, в Москве, когда его окровавленное, изуродованное тело, словно падаль, протащили по московским улицам. По улицам, пропитанным кровью ее, Марины, соотечественников! Димитр предчувствовал такой исход – втайне, в глубине души, он не хотел возвращаться на Москву, длил и длил мгновения счастливого самборского забытья… А Марина, пленница своего польского гонора и честолюбия Мнишков, толкала его к славе… и к гибели. А может, гибель – это оборотная сторона славы, ее кровавая изнанка?!

Вот только венчанная на царство владычица Московии Мария Юрьевна не разделила участь Димитра, не умерла вместе с ним, хоть и обещала перед алтарем всегда и всюду быть вместе – и в счастье, и в несчастии. Димитр погиб, а она, чтобы отомстить, вынуждена была признать мужа в его тени, двойнике, секретаре царя, дьяке Богдане Сутупове. Она назвала эту тень чудом спасшимся царем Димитрием Иоанновичем. А потом встретила в лагере Самозванца свою вторую любовь – казацкого атамана Яна Заруцкого. Ян тоже был Рыцарем, но в своем роде…

Тяжело, с усилием заскрипела тяжелая железная дверь. Марина вскочила со своей убогой постели, расправила плечи, гордо вскинула голову. Что-то в ней еще оставалось от былой девы-воительницы и порой вспыхивало, как свеча! Вошел тот самый стрелец, который пожалел ее, когда отнимали Янека. Сколько таких вот молодцов охраняет ее, похороненную заживо?! Неужели на Москве ее все еще боятся? Тогда они боятся тени.

Стрелец посмотрел на Марину как-то странно – то ли сочувственно, то ли неловко. Стыдно было ему, должно быть, сторожить бедную хворую женщину, у которой отняли сына… Сказал:

– Дьяк пришел. От воеводы нашего. На допрос тебя кличет.

– О чем ему со мной говорить? – равнодушно спросила Марина. – Что я еще могу рассказать?

– Воеводе виднее! – ответил стрелец. – Он, человек царский, должон знать.

– Я готова…

Стрелец хотел было открыть перед Мариной дверь, но потом вдруг остановился: снял с головы шапку, мял ее в руках, теребил, словно хотел сказать что-то, а не решался.

– Ты хочешь говорить со мной, воин? – догадалась Марина.

Стрелец подошел к ней совсем близко. Марина испуганно отскочила назад, вжалась в стену. «Он послан меня убить!» – пронеслось у нее в голове, и тотчас она удивилась, что ей еще страшно умирать.

– Не бойся… – быстро, торопливо прошептал стрелец. – Не хочу я твоей смерти. Повиниться хочу…

– В чем, воин?

– Мужа я твоего видал… Первого…

– Когда?

– Когда он из кремлевского окошка во двор выпрыгнул. От бояр спасался. Расшибся сильно. Мы, стрельцы, его спасти поначалу хотели.

– Почему же не спасли?

– Сумлевались мы. Царь он аль самозванец.

– Тогда в чем же ты винишься? Раз думал, что Димитр – самозванец?

– Не знали мы наверняка. Ляхов он больно любил – стало быть, самозванец. Но и народу русскому потрафить хотел, разрешил крестьянам в голодный год от бояр да дворян уходить. Стало быть, наша кровь.

– Почему же вы не спасли его? – снова настойчиво спросила Марина.

– Да потому, что бояре наших жен и детей убить грозились! Послали человека своего сказать нам – мол, отправим людей в стрелецкую слободу, ежели самозванца защищать будете. А там ваших женок и детишек – всех порешат. За то и повиниться хочу. Испужались мы за баб да детишек… Не стали доподлинно выяснять, кто он – государь наш законный али самозванец.

– Настоящий он был! Настоящий! Государь ваш, на царство венчанный…

– Что ж так ляхов да Литву почитал? Больше наших, московских?

– Помогли мы ему, воин. Благодарен он был. А если повиниться хочешь, так мне бежать помоги! Мальчику моему несчастному ты не помог, так хоть меня спаси!