Три «почему» Русской революции

Другим доказательством того факта, что современники верили в несокрушимость царизма, являются крупные иностранные капиталовложения в экономику России периода позднего самодержавия, делавшиеся главным образом французами, хотя и не только ими. Миллиарды долларов были вложены в русские займы и страховые полисы — и практически все эти деньги были потеряны в 1918 г. после того, как большевики отказались от государственного долга и национализировали предприятия частного сектора.

Некоторые историки из числа отстаивающих неизбежность крушения царизма ссылаются, в подтверждение своего тезиса, на огромное число промышленных забастовок, прокатившихся по всей России в канун Первой мировой войны. Но и этот аргумент не выдерживает критики. Действительно, число забастовок, имевших место в России в тот период, было беспрецедентным, но с тем же самым феноменом мы сталкиваемся в Англии и Соединенных Штатах. Непосредственно в канун августа 1914 г. в обеих этих странах имели место массовые остановки производства, а революции, однако же, не произошло. Действия, предпринимаемые трудящимися, редко имеют политическую мотивировку и, соответственно, едва ли могут рассматриваться как серьезный симптом скорого крушения режима. В России забастовки являлись, в основном и главным образом, проявлением нарастающей силы рабочих организаций. До 1905 г. царизм считал профсоюзы нелегальными и безжалостно подавлял забастовки. После событий 1905–1906 гг. профсоюзы были легализованы, а забастовки разрешены. Начиная с этого момента остановки производства развивались с нарастающей интенсивностью: рабочие организации боролись за лучшие условия и более высокую оплату труда.

Исключительно важным фактором сохраняющейся (по меньшей мере, до поры до времени) стабильности было отсутствие беспорядков в российской деревне. Три четверти подданных империи зарабатывали на жизнь сельскохозяйственным трудом. В России перед Первой мировой войной насчитывалось приблизительно сто миллионов крестьян и только два-три миллиона рабочих, причем треть из числа последних составляли сезонные работники из крестьян, используемые на строительстве и ремонте железных дорог, которых едва ли можно назвать рабочими в общепринятом смысле слова. С точки зрения царской полиции, даже вспыхивавшие время от времени рабочие беспорядки не мешали держать ситуацию под контролем, пока деревня оставалась спокойной, — а она оставалась таковой и непосредственно перед войной и в военные годы благодаря хорошим урожаям и высоким закупочным ценам на сельскохозяйственную продукцию.

Я показал, почему царский режим вовсе не обязательно должен был рухнуть. Остается, однако же, вопрос, почему он, тем не менее, рухнул? Чтобы ответить на него, нам необходимо избавиться от марксистского представления о том, что все исторические события детерминированы общественными конфликтами — или, как сказано в «Коммунистическом манифесте», история представляет собой историю классовой борьбы. Этот тезис просто ничем не подтвержден. Конечно, в истории мы встречаемся со многими классовыми конфликтами, но нам известны и события, имеющие совершенно иные причины: идеологические, религиозные и так далее. Как я уже говорил, любое однолинейное объяснение того или иного исторического феномена (а объяснения марксистов именно таковы) непременно оказывается ложным и может быть обосновано лишь путем исключения из рассмотрения событий, не поддающихся классовой интерпретации, или же путем подгонки их на прокрустовом ложе экономического детерминизма с тем, чтобы они такой интерпретации поддались. Позвольте напомнить о недавней русской революции в августе 1991 г. Крушение Советского Союза — державы, казавшейся нам столь же незыблемой, как и тем, кто жил до нас, царская Россия, — не было инициировано социальными беспорядками: отсутствовали волны забастовок, массовые демонстрации, широкомасштабные вспышки насилия. СССР распался в результате политических решений, принятых руководством. Меня не удивляет тот факт, что историки-ревизионисты, усматривающие причину краха царизма в якобы массовых общественных беспорядках, отказываются применить тот же шаблон к причинам распада СССР: поступив так, они неизбежно столкнулись бы с пустотой. А это перевернуло бы всю картину, созданную ими применительно к событиям 1917 г.

В обоих случаях — и при крушении царизма в марте 1917 г., и при крушении Советского Союза в августе 1991 г., — мир оказался застигнут врасплох. За одним-единственным исключением, никто на Западе, насколько мне известно, не предсказал распада СССР. И этим пророком оказался английский журналист Бернард Левин, в 1979 г. предсказавший, что через десять лет Берлинская стена падет. Он гордится точностью своего предсказания — и у него есть все основания этим гордиться. Но он не предложил никакого объяснения тому, почему так должно было произойти, или, уже теперь, задним числом, почему так произошло, поэтому я подозреваю, что его удача носит характер выигрыша в лотерею.