Читаем Три попытки (К истории русского лже-конституционализма) полностью

"По поводу предоставленной мне аудиенции, П. А. сказал, что Государь только расспрашивал меня, но ничего не высказывал со своей стороны, и затем П. А. {78} добавил, будто я во время аудиенции, уклоняясь от поручения по сформированию коалиционного кабинета, мотивировал свое решение несочувствием началам, возвещенным манифестом 17 октября, и преданностью идее самодержавия". Характерно это коварство, с которым использованы здесь верноподданнические заявления Шипова, известного противника конституционализма, "конституционалиста по приказу Его Величества". Один этот маленький штрих приподнимает завесу над той тонкой игрой, которой свои вовлекали чужих в невыгодную сделку, пытаясь связать их и скомпрометировать соучастием - и ничего не уступая взамен. Тут только и гр. Гейден пришел к приведенному выше меткому сравнению этой игры с приглашением общественных деятелей на роль мнимых детей при дамах демимонда.

VI.

"Не запугаете" - "не обманете".

Не дождавшись ответа до позднего вечера 17 июля, Шипов уехал в Москву: его обычный жест в таких случаях. Однако же, Столыпин знал приличия, и письмо было написано и даже послано в гостиницу {79} "Франция". Как и следовало ожидать, Столыпин и не думал продолжать разговора о вступлении в министерство. Он просто принимал письмо за отказ и выражал "душевное сожаление", что не мог получить "ценного и столь желательного сотрудничества". Это было искренне, даже если понять "ценность" и "желательность" в смысл аналогии графа Гейдена. Менее искренна была дальнейшая аргументация, изложенная в небрежно спешной и отрывочной форме. "Я не признаю никаких уступок, ни больших, ни маленьких".

Смертная казнь, амнистия зависят от "свободной воли монарха"; портфель внутренних дел - от него же: "пока, видимо, Государь еще не освободил меня от этой ноши". А приблизить созыв Думы? "Конституционалист" Столыпин читает тут урок неконституционалисту Шипову: это "противоречило бы основным законам", столь же дорогим Столыпину, как и "свободная воля монарха". Не удерживается Столыпин и от ядовитого и насмешливого напоминания: ведь был момент, когда он "говорил о сформировании вами (Шиповым) министерства". Нужно подразумевать: тот случай вы прозевали. А теперь, когда "я предлагал вам и кн. Львову войти в мой кабинет", вы тоже "рассудили иначе". Надо читать: на себя и пеняйте. "Я вам, во всяком {80} случае, благодарен за откровенную беседу". Читайте: на которую, как и Государь, я не ответил вам тем же.

В своих воспоминаниях Д. Н. Шипов продолжает полемизировать с письмом П. А. Столыпина. Он отмечает "отсутствие искренности и откровенности", "софизмы" и "недостойные отговорки". Но весь основной тон письма, тон торжествующей иронии, видимо, от него ускользает. Он добросовестно рад не только тому, что, наконец, с него снята ответственность за отказ, но даже и тому, что, по-видимому, ему удалось убедить Столыпина, что брать Шипова и Львова в столыпинский кабинет не следует.

"Письмо П. А. Столыпина успокоило наше самочувствие, выяснив определенно принципиальную невозможность нашего участия в формируемом им министерстве, что, очевидно, было понято им самим, так как, говоря в своем ответе, что "в общим чертах в программе мы мало расходимся" он, тем не менее, не вызывает нас более на продолжение переговоров". Друзей Шипова оказалось еще труднее убедить, что они, - лишние. Из записок Шипова видно, насколько должен был еще возрасти цинизм Столыпина, чтобы сперва граф Гейден, затем

H. H. Львов и, наконец, М. А. Стахович, пришли к столь, казалось бы, {81} несложному заключению. 20 июля Стахович писал Д. Н. Шипову: "К общему удивлению ты оказался наиболее правым (в прямом, а не политическом значении слова). А. Ф. Кони дважды отказывался, потом уступил, наконец вчера отказался окончательно. Столыпин поехал с этим известием в Петергоф и вернулся неузнаваемым. Объявил, что свободных только два портфеля; что Щегловитов очень нравится Государю; что принимает программы только капитулирующее правительство, а сильное само их ставит и одолевает тех, кто с ним не согласен; что если большинство совета будет у общественных деятелей, то, значит, он пойдет к ним на службу, и т. д., и т. д. Словом ты прав: все хотят оставить по старому, не задумываясь о грядущих выборах и не желая в сущности ни в чем обновиться, а радуясь семимесячной отсрочке. В результате всего этого, убежденные в своей мощи, которую наглядно подтверждают события в Свеаборге, в Самаре, в Кронштадте, бунты на броненосце "Память Азова", в Ревеле и где-то на Кавказе, кроме обычных грабежей и убийств, от которых правительство, конечно, не призвано защищать, - они приглашают в министры Н. Н. Львова и А. И. Гучкова, для чего последние вызваны сегодня в семь часов вечера в Петергоф.

{82} Едут, чтобы отказаться, ...но с намерением высказаться откровенно".

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука
100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии / История
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное