Три повести

— Бачкафу! — говорит Актанка на этот раз не спеша и пропускает перед собой в дом учительницу. Старуха Ходжер перебирает на берестяном блюде сухие кисти буды. Она не глядит на пришедших. Жена Ходжера качает зыбку и тоже смотрит в пол, как будто никто не вошел в дом. Так ведет себя женщина, когда хозяина нет дома. Актанка спрашивает ее по-нанайски, почему старшие девочки не пошли в школу. Он начинает сердиться. Потом он упрекает женщину.

— А, — говорит он наконец учительнице, — такое дело: у девочек нет хорошего татуо[22] для школы. Есть такие глупые женщины, думают, если школа бесплатно, значит, и татуо надо всем давать бесплатно. Ауджя Ходжер на охоте, он ничего не знает, что думает глупая женщина.

Потом он опять упрекает женщину. Она отвечает, не поднимая головы.

— Девочки завтра придут в школу, — произносит он затем торжествующе. — Найдутся татуо. Можем идти. Можешь читать письмо. Какие новости — после расскажешь.

И он вышел из дома Ходжера и пошел прихрамывая. Было еще большое, толстое письмо для Чепуренко, — кстати, он посмотрит, отчего в пекарне дымит печь: может быть, упал в трубу кирпич.

Теперь Аниська могла прочесть Алешине письмо. Было оно написано карандашом, крупным угловатым почерком. Ах, Алешка, Алешка… она читала письмо и улыбалась. Сколько он здесь наворотил инженерских слов и специальных терминов! Тут и «поверхностные водоисточники», и «слабая фильтрация грунта», и «водосборные галереи», и «каптаж», и восклицательные знаки, и словечки «жиганы» и «фартит», которые, верно, нахватал у старателей… Она прочла письмо до конца и задумалась. За окном ее комнаты скованный зимой Амур. Где-то в тайге Алеша, где-то в родном селе вернувшийся на зимовку Прямиков, заменивший ей отца. Зимой пароходы не идут и незачем зажигать огни створов… Она снова перечитала письмо и поняла, как близок ей этот — с круглой стриженой головой, с облупленным по-мальчишески носом, с петухами в ломающемся голосе — Алешка…

— Ах, Алешка, Алешка… — сказала она еще вслух, разгладила полученное письмо и положила его в книгу, чтобы перечесть вечером. Стопка книжек и ученических тетрадей с первыми упражнениями — выводить палочки и буквы — лежала на ее столе. Сейчас, после занятий, назначено было собрание женской секции. Год назад маленькая нанайка Дуся Пассар и она, Аниська, образовали эту женскую секцию. Дуся приехала из глухого стойбища, маленькая девушка, которую можно было унести на ладони. И, так же как в своем стойбище, она пошла по домам убеждать женщин вступать в секцию. Первое дело было — гигиена и воспитание детей. Надо чистить жилище, надо мыть руки перед едой. Надо завести зубной порошок и приучать детей чистить зубы. Надо женщине рожать детей не в анко́ — берестяном шалаше, куда до сих пор она должна была удаляться для родов, а в больнице. Прежде ни один мужчина не смел приблизиться к шалашу, где рожает женщина, а теперь в стойбище есть врач, и надо прежде всего идти к врачу.

Это было трудное дело, и не всем мужчинам нравилась женская секция. Но вкус зубного порошка был приятен, и одну молодую женщину, которая погибала от родов в шалаше, спас врач. Тогда первые женщины вошли в секцию, и вот в классе их двадцать два человека — старых и молодых. Дуся обходит жилища и проверяет чистоту в них. Было еще трудно уговорить женщин из других стойбищ, чтобы привозили на всю зиму детей в интернат, но занятия идут, и в интернате тридцать пять человек мальчиков и девочек, и можно уже увидеть, как изменяется жизнь в стойбище.

Говорит Эку Одзял, жена охотника. Женщины сидят вокруг стола в классе.

— Сейчас мы будем говорить про баню, — говорит Эку Одзял. — Колхоз построил для всех людей баню. Мужчина и женщина — все равно каждый имеет свой день в неделю, каждый должен мыться в бане. Это совсем плохое дело, если женщина не моется в бане. Женская секция вся должна раз в неделю мыться. Другие женщины тогда тоже пойдут. Летом детей тоже не хотели отдавать в ясли. Думали, детям худо будет. Детям хорошо вышло. Матери успели заготовить рыбу, убрать на огородах. Все, что новое, — про это многие сперва думали: худо будет. Все хорошо вышло. Сейчас вся секция должна показать пример. В субботу будут мыться мужчины, в среду — женщины. Потом все пойдут, все будут мыться. Вот я сказала, Эку Одзял.

— Хорошо. Кто еще желает говорить?

— Я хочу говорить, — сказала Дуся. Она становится перед столом, потому что ее за столом плохо видно. — Я хочу дополнить, — говорит она. — Мы сейчас составляем список, кто пойдет в баню послезавтра. Пусть поднимут руки.

Эку Одзял поднимает руку, и жена Оненка́, и сама Дуся, и еще три-четыре руки… Другие женщины колеблются — как еще на это дело посмотрят мужья.