Три повести

— Это интересно… а вы как понимаете, товарищ? — Медведко вдруг обратился к Свияжинову. — Может быть, отброшен в науке прошлый опыт? Или, может быть, требуется по-новому его осветить? Для этого существуют и современные познания… и наши философские установки. Но ведь это не значит, что человека с тридцатилетним опытом, со знаниями, с книгами надо объявить полным неучем! Я слушаю, слушаю… вы продолжайте. — Он снова повернулся к Ельчанинову. — Вы делали попытки привлечь Стадухина, разъяснить ему ошибочность его установок… вообще обошлись с ним по-товарищески? По совести, в материалах у меня этого нет. — Он даже сокрушенно развел руками. — Наоборот, по моим материалам человека оттолкнули, обвинили, обидели… если бы не молодежь, он не был бы сейчас нам полезен. Да вы и к молодежи, кажется, тоже относитесь с предубеждением?

— Молодежь эта его школы, — ответил Ельчанинов.

— Какая же это особая школа? Ведь если Стадухин — вредитель, вы обязаны были об этом сообщить куда следует.

— Я повторяю: я считаю его установки объективно вредительскими, — сказал Ельчанинов упрямо. — Основное, конечно, в отсутствии у него знаний новой теории.

Медведко даже вжался локтями в стол — так было для него это все интересно. Его ладони торчали двумя лопушками.

— Так, так… — сказал он, наконец. — Ну, а вот скажите, товарищ Ельчанинов… да и для вас это небесполезно, товарищи… — Несколько человек тоже вошли тем временем в комнату и дожидались в стороне. — Можно при помощи одной только теории поймать рыбу… знаете, самую нехитрую рыбёшку? Рыба — она дура… она на теорию не пойдет, куда ей! Или для этого нужны опыт, знание района, разных там рыбьих законов? А если нужны опыт и знания, следует ли отбрасывать полезного человека, который именно своими знаниями и опытом может помочь? Или вы думаете, что всю интеллигенцию надо спихнуть под откос… коленкой под зад? — уже совсем по-слесарски просто спросил Медведко.

Он достал золотые очки и старательно надел их на нос, — видимо, только недавно прописали ему их из-за дальнозоркости. Но все же не в очки, а по-стариковски поверх них он смотрел на собравшихся.

— Нет, товарищи, я думаю, что одной только теорией мы воза не сдвинем. А вот знаниями, борьбой за технику, за кадры сдвинем… ведь с кадрами плохо, и многое вы сами тут проморгали. Переселенческое дело надо целиком перестраивать. А вот что касательно данного случая, то Стадухина надо, конечно, вернуть. Можно дать ему в помощь ребят… и ошибки надо помочь ему выправить. Но по-товарищески, с уважением, по совести, по-человечески. Мы к обстоятельствам дела еще вернемся, — сказал он Ельчанинову мельком, — потолкуем в горкоме. А сейчас… что ж, можно будет, пожалуй, начать нашу беседу.

Он открыл совещание. Семь часов кряду продолжалось это горячее, в открытую, на полном голосе совещание. Говорили районные уполномоченные, представители треста, представитель горкома, рыбные специалисты. На промыслах недоставало единоначалия. Техника обработки рыбы была низкой, отсталой. Управляющих промыслами перекидывали с места на место, не давая изучить свой район и профиль берега. Механизированный флот отставал. Не хватало технической силы. Плохо было поставлено дело с питанием. Медведко слушал. Золотые очки сидели на кончике его носа. По временам, дальнозорко приглядываясь, он делал заметки в блокноте. День переходил в вечер. Зажгли электричество. Он взял наконец себе слово. Блокнот в точности сберег вопросы, разграничил их, отбросил горячность и пристрастия. В блокноте тщательно записаны были каждый пункт, каждая реплика.

— Я вот не понимаю, по совести, — и Медведко снова снял и старательно запрятал очки, — что это за уполномоченные, которые за все отвечают вообще и ни за что в частности? Если путина — боевое дело, то и работников надо закреплять на ней по-боевому. Каждому должен быть дан свой участок работы, чтобы каждый был за свой участок ответствен. А что это за уполномоченные, которые никакими правами не пользуются? Нет, уж если ты уполномоченный, так ты себе и прав набери… доверили тебе большое дело, так и права тебе надо доверить.

Он вносил разумную ясность в горячие противоречия вопросов. Суховатая рука слесаря ничего не упустила в своих записях. Многое уже перестраивалось, многое правильно он намечал к перестройке. Только вечером кончилось это длительное, жаркое совещание. Практическая проработка вопросов переносилась в комиссии. Люди расходились. Свияжинов вышел на улицу. Уже двигалась взад-вперед вечерняя толпа приморского города: синие и желтые камчатские робы, матросы с иностранных кораблей, да извозчик со своими двумя зажженными фонариками лихо вез под гору загулявших моряков. С бухты дул ветер. Большой пароход с топовым красным огнем медленно двигался к выходу в море. Приятно было после душного многочасового собрания вдохнуть морской воздух. В стороне — в серой кепке, в непромокаемом пальтишке — Свияжинов увидел Медведко. Он шел не спеша, так же, вероятно, вдыхая вечернюю свежесть. Свияжинов нагнал его.