Три повести

Егерь говорил сам с собой, и старик довольно улыбался и из вежливости, недослышав, кивал головой. Егерь умылся из деревянного ковша и развязал свой мешок. Закопченный чайник уютливо закачался над очагом. Каны, покрытые стершимися циновками, были еще теплы. Старость требовала тепла. На канах можно спать голым, и тогда нужно только поворачиваться с боку на бок, чтобы хорошо согреть тело. Они присели на пороге дома и закурили. У охотника был настоящий табак. Старик курил какие-то пережженные горькие травки. Он набил свою маленькую трубочку настоящим табаком и пустил две затяжки. Много было еще хорошего в жизни. Можно сидеть на пороге дома, курить настоящий табак, говорить об охоте, о погоде с охотником. Погода была хорошая. Овощи на огороде поспевали. Огурцов было много. Капуста уже скрутилась в кочаны. Здоровье его тоже еще хорошее. Недавно во время перелета он даже убил из ружья гуся. Гусь был тяжелый и жирный. Стрелять, конечно, сейчас уже трудно. Старые глаза. Скоро он понесет по контракту сдавать корешки. Женьшень хорошо цвел в августе. Жалко, охотник не видел, какими красивыми красными цветами цвел женьшень. Можно было еще и еще раз набить маленькую металлическую головку трубочки щепоткой табака. Одно плохо — слабые ноги. Трудно сгибаться над огородом, трудно ходить по сопкам. Скоро надо идти за мукой. Лошади нет. Никто не одолжит лошади.

— Я дам тебе лошадь! — крикнул егерь в заросшее ухо.

К старику, к его старости, к трудовой одинокой жизни у него было сочувствие.

— О-о, — старик охал, — пасибо!

И он стал рассказывать дальше. В один из праздников сородичи принесли ему муки и свинины. Они напекли лепешек и наделали пельменей. Это был большой праздник. Всем было шибко весело. Все пели песни и радовались празднику. Недавно в тайге он принял простое растение за дикий женьшень. Никогда прежде этого не было. Очень слабые стали глаза. Недавно енот подошел к самому дому. Собака стала лаять, и енот убежал. Два солнца назад он видел в тайге дымок. Он думал, что это горит трава. А потом он нашел след человека. Человек курил и готовил пищу. Он полагал, что это прохожий кореец, но человек жил в тайге несколько дней. Потом он нашел на его следу пуговицу. У удэгейцев таких пуговиц не бывает. У корейцев тоже. Значит, был в тайге русский. Может быть, шибко плохой человек. Близко Маньчжурия. Мало ли людей ходит взад и вперед через границу. Птицы уже начали улетать. Теперь скоро выпадет снег.

— А ну-ка, покажи мне пуговицу, — сказал егерь.

Старик ушел в дом и принес пуговицу. Это была грубо штампованная черная пуговица от мужской одежды. Скорее всего от брюк. Егерь осмотрел пуговицу.

— Сколько солнца прошло, как ты видел дым?

— Два солнца прошло. Моя близко не ходи, стреляй не могу.

Старик рассказал далее, что четыре солнца подряд в одном и том же месте на западном склоне сопки он видел дымок. Дважды днем подходил он ближе к этому месту и находил золу. Вероятно, человек готовил себе пищу. Утром он может показать это место. А сейчас, если охотник хочет, он покажет, как растет женьшень. И он повел его мимо своего огорода, к маленькой плантации. Плантация была в долине, в тенистом защищенном месте. Лучи солнца не должны были обжигать дорогое растение. Растение любило прохладу и тень. Ровными посадками шли эти всходы с несколькими ярко-зелеными листиками зонтиком. Все было тщательно прополото, окучено, полито, защищено. Земля была просеяна, с боков стояли щиты, искусно сплетенные из хвороста, чтобы защищать от ветров. Они вернулись в дом и стали ужинать. Теперь можно было выкурить последнюю трубочку, рассказать еще о том, как много прежде водилось настоящего дикого женьшеня, растянуться голым на теплых канах и заснуть спокойным сном.