Три повести

— Куда это вы… так поздно? — удивилась Ольга.

По голосу Вовка догадался, что Ольга с Деркачом сидят около старых ворот, где когда-то отец выложил из камней завалинку («Для свиданий», — шутил он); вон замелькало в темноте белое Ольгино платье, послышались шаги.

Трояниха объяснила молодым, куда и зачем они идут.

— Возьмите и нас с собой! — Яшка подвел к бригадирше свою говорунью.

Ольга уже не смеялась, стояла перед Оксаной, виновато опустив голову. Заметно было, что оба они смущены, словно радость у них ворованная и они стыдятся своего случайного счастья, которое выпало им незаслуженно. Еще люди подумают: «Кощунство! Кому война — страдание, а им на уме свидание…» Оксана (она понимала настроение молодых) весело похлопала Ольгу по плечу: не смущайся, дочка. Не прячься со своей радостью. Пусть люди видят и души свои согревают.

Гуськом двинулись они по тихой узкой улочке, которая напоминала в темноте старое русло реки: справа и слева чернели обрывы, заросшие бурьянами. Мать ступала широко и твердо. Вовка едва поспевал за матерью, а мысли его вертелись вокруг неприветливого слова — «проверяют».

Яшка уже распахнул калитку, и все вошли к Яценкам. Из окон землянки падали две яркие полосы, в лучах которых причудливо виднелись зазубренные стены строящейся хаты. Желтели груды глины и песка, здесь же валялись доски, стояла стремянка, от чего недавно голый двор стал как будто и теснее и меньше.

«И у нас теперь большая семья, не мешало бы и нам за хату приняться, — подумал Вовка, по-хозяйски оглядывая бревна. — Отец приедет, а стены уже готовы; все-таки радость осенью — своя крыша над головой».

— Добрый вечер вам! Принимайте пополнение, — сказала тетка Оксана, щурясь от яркого света; широким жестом представила Трояниха свою бригаду: дескать, это Василина с дочерью (видите, как они стыдливо улыбаются, а улыбка — это возвращение к жизни); вот мой пастушок (ко всему хочет своим умом докопаться); а вот Яшка Деркач, а это его невеста.

Яценко рад был гостям:

— Заходите! Садитесь, люди добрые…

Несмотря на позднее время, все родня Яценко (до прихода гостей) была занята домашней работой. Возле стола, где коптила лампа — тяжелая гильза с расплющенной шейкой, — мудрил Денис над вербовой чуркой, вырезал ножом что-то похожее на гранату. «Ага, делает пестик! — догадался Вовка. — Увесистый. И пшено удобно толочь, и чеснок растирать». Рядом с отцом сидел Илья, в губах у него — деревянные гвозди; он берет по одному и забивает в подошву рваного ботинка, зажатого между коленями. Ульяна с дочерьми перематывала на руках пряжу. Алешка на четвереньках ползал за крольчихой:

— А ну, куцехвостая, марш под печку!

Когда вошли гости, все оставили свою работу.

Не договариваясь, встали, задвигали стульями; тот усаживал Оксану в угол, тот приглашал Василину и Надю к столу. Яценковы девушки столпились возле Яшки и Ольги, а тем временем Алешка уже стрекотал Вовке на ухо что-то очень веселое.

Денис поднялся из-за стола нарочито важный, как посаженый отец.

Все притихли.

— Сорока принесла, Оксана, хорошую новость, — обратился он к бригадирше. — Говорят, скоро будет в нашем колхозе председатель, а в твоей семье хозяин. Так это или не так?

— Ой, Денис! — смутилась Трояниха. — Вы меня будто сватаете… Будет ли председатель в колхозе, не знаю, а вот хозяин, может, скоро вернется.

— Раз дела такие, — продолжал Денис, — то не мешало бы промочить горло. Чтоб легкая дорога была у Андрея. Как ты думаешь, старая? — хитровато подмигнул он жене.

Засуетилась Ульяна, гремя посудой.

— У меня меду немного настояно, — говорила она в волнении. — Упрятала бутылку, знала, еще придет к нам праздник… Я очень за тебя рада, Оксаночка. Уж и поплакала и помолилась, чтоб скорее ты дождалась хозяина.

Немного потеснившись, они расселись вокруг стола. Их руки, их взгляды, их встревоженные сердца — все сейчас было едино. В эту минуту каждый чувствовал, что он из одной семьи — солдатской, что и Федоре, и Алешке, и Наденьке — всем им улыбалось счастье.

Ульяна разлила медовую «шипучку», и пока она всех обносила, Вовка незаметно слизнул пену, грибком поднявшуюся над кружкой: сладкая, даже во рту липнет!.. Первый тост произнес Яценко за то, чтобы никогда не было войны, чтобы снова ожили наши села, чтобы росли дети в добре и счастье, а старым если и умирать, так только своей смертью, а не от руки врага.

И завязалась тихая беседа. Вспомнили Вовкиного отца, довоенную жизнь, все то, что было да быльем поросло… Ульяна подсела к Троянихе, обняла ее, такую усталую, измотанную работой, и ласково уговаривала:

— Ешь, сердечная, ешь!.. — Потом тихо спросила: — Слыхала я от людей, как вы с Андреем поженились. Говорят, он тебя из самого ада вырвал.

— Расскажи, мама!

— Расскажите, расскажите! — насели Ольга с Яшкой.