Три повести о любви

«Ни к чему, — ответила она, положив шляпку на место. — Ладно. Я пошла!»

«А по-моему, одно другого не исключает!» — горячо заверил он.

«Не знаю», — пожала она плечами.

Он обнял ее.

«Ты придешь завтра?»

«Приду», — ответила Светлана, помедлив.

«Я буду ждать».

«Я приду», — повторила она и вышла в прихожую. Ипатов последовал за ней. Он хотел помочь ей надеть шубку, но тут же на него напал кашель. Минуты две-три он никак не мог справиться с ним.

«Прости», — с трудом проговорил он.

Одеваясь, Светлана смотрела на него жалостливым, участливым взглядом.

Когда он кончил кашлять, она заявила приказным тоном:

«Закрой за мной дверь и сейчас же ложись в постель!»

И, улыбнувшись, добавила:

«Вот видишь, до чего доводит сидение на каменных ступеньках?»

Ипатов еще не добрался до кровати, как вернулась мама. Она отпросилась с работы, потому что на сердце было неспокойно, в голову лезли всякие мысли. Как это уже было не раз, мама стала жертвой своего пылкого, неуемного воображения. Увидев сына определенно идущим на поправку, пребывающим в отличном настроении, она сразу успокоилась.

«Знаешь, — вдруг вспомнила мама, — на нашей лестнице, когда я поднималась, мне навстречу попалась одна очень милая девушка».

У него мгновенно загорелись щеки.

«Это она?» — тут же сообразила мама.

Скрывать от нее правду было бессмысленно. Кивком головы Ипатов подтвердил мамину догадку.

«Я так и подумала, — сказала мама. — Мы еще с ней переглянулись. Она очень внимательно на меня посмотрела. По-моему, она догадалась, что я твоя мама…»

«Возможно, уловила семейное сходство? Я у нее спрошу…»

«Да, жаль», — сказала мама.

«Что жаль?» — поинтересовался он.

«Если бы я чуточку раньше вышла, то, наверно, застала бы ее здесь… Прямо бы и познакомил нас… Или?» — мама заглянула ему в глаза.

«Что ты? — успокоил ее Ипатов. — Все было безумно нравственно. Она примеряла твою шляпку!»

«Уже?» — насмешливо произнесла мама.

Задетый маминым тоном, Ипатов немедленно вступился за Светлану:

«Можешь быть спокойной, никто на твою шляпку не посягает. Она вышла из моды сто лет назад!»

«А ты…» — с обидой начала, но не договорила мама.

«Что я?» — встрепенулся Ипатов.

«Ничего», — отрезала мама.

«Ты что, обиделась?» — забеспокоился он.

Когда мама обижалась, лицо у нее становилось холодным и непроницаемым. Стало оно таким и сейчас.

Ипатов хотел погладить мамину руку, но мама убрала ее.

«Вот те раз!.. Ты же первая начала и еще обижаешься! Кто сказал «Уже?», я, что ли?»

Мама по-прежнему молчала. Она всегда остро реагировала на малейшие посягательства на свое достоинство.

Сердце у Ипатова дрогнуло от жалости.

«Ну?.. Ну?.. Ну?.. — ласково заюлил он. — Хватит дуться?.. Ну… хочешь я попрошу у тебя прощения? Или стану на колени? Вот здесь, прямо на холодный пол?.. Ну что, мир?»

Мама оттаивала медленно. Наконец она перевалила за плюсовую температуру и обратилась к нему с коротким напоминанием:

«Я ничего не имею против твоей девушки. Она мне даже нравится… по первому впечатлению, — добавила она на всякий случай. — Но если я и отец почувствуем с ее стороны хоть какое-нибудь неуважение к себе, то у нас хватит ума и решимости держаться от вас на расстоянии. Вот и все, что я хотела сказать».

«Слушаюсь и повинуюсь!» — лежа козырнул он левой рукой.

«Дурачок», — нежно сказала мама…

Из пакета с яблоками выполз муравей. Можно было только гадать, каким образом он забрел в «Елисеевский» магазин, а оттуда попал в один из пакетов? Одинокий, зимний, возможно даже неленинградский муравей… Он сполз на письменный стол и, перевалив через край, исчез где-то под столешницей. Память сохранила все, что имело отношение к Светлане. Запомнилось и это…

Опять муравьи… По пригретой июньским солнцем асфальтированной дорожке двумя цепочками движутся муравьи. Одни спешат на ту сторону, к заливу, другие — на эту, к лесу. Но те полтора метра открытого, ничем не защищенного пространства каждую минуту уносят десятки муравьиных жизней. Почти никто из прохожих не глядит себе под ноги. И давят, и давят упрямо ползущие существа. Но вот однажды утром все увидели на асфальте воткнутую в трещину палочку с аккуратно привязанной фанеркой, на которой детским почерком было написано: «Астарожна мурави». И люди, благодарные за науку, преподанную им неизвестным малышом, умиленные своей человечностью, уже смотрели, куда ступить, и осторожно, с запасом, перешагивали муравьиные тропы.

А восьмилетняя Машка, довольная своей находчивостью, в это время сидела в хибарке, именуемой дачей, и уплетала за обе щеки пшенную кашу на молоке…

Уже пошел третий день, как Ипатову разрешили ходить. Сперва он передвигался по палате, держась за спинки кроватей, потом принялся обживать коридор и холлы.

Сегодня Ипатов намеревался усложнить маршрут. Спуститься на лестничную площадку этажом ниже и оттуда по телефону-автомату позвонить обоим своим чадам — Машке и Олегу.

Готовясь в путь, он поделился своими опасениями с Алешей:

— Как бы не сосчитать все ступеньки.

— Если успеете, — иронически заметил Алеша и вызвался сопровождать.