Три повести о любви

Наступила такая тишина, что было слышно, как кто-то скрипнул стулом. Ипатов мгновенно отрезвел.

«Ты это серьезно?» — спросила Светлана.

«Серьезно», — пожал плечами лейтенант. Прозвучало это у него, как: «Конечно же серьезно».

«Давай потом поговорим об этом?» — попросила она.

«Давай», — устало согласился лейтенант.

«Все, спекся морячок, — с облегчением подумал Ипатов. — Молодец Светлана! Откажи она сейчас, весь ее день рождения пойдет насмарку, а так лейтенант еще на что-то надеется и будет надеяться до последнего. И все в результате, включая его, довольны. Однако парень он, надо прямо сказать, отчаянный. Не всякий отважится на такое — во всеуслышание объявить о своей любви и сделать предложение. Я на это ни за что бы не решился! Судя по всему, лейтенант и дальше будет бить в одну точку. Так что радоваться рано…»

Вот и подтверждение того, что все может повернуться и по-другому. Не прошло и полминуты после объяснения, как Светлана принялась поправлять Толе галстук. И лейтенант млел от удовольствия…

А потом взял слово Альберт — он был похож на какого-то иностранного актера из трофейных фильмов.

«Господа, прошу внимания! — Когда и без того редкие голоса примолкли, он продолжил: — Прежде чем сказать тост, я попрошу всех, от мала до велика, выйти на беговую дорожку и занять свои места на старте. (Общий смех. Мужчины с готовностью налили вина себе и своим соседкам.) Товарищ с той стороны дорожки! (Все с любопытством посмотрели на Ипатова, он смутился и налил себе водки.) Благодарю вас, в награду возьмите с полки пирожок! (Кто-то хихикнул.) Внимание! Мы застыли на беговой дорожке, готовые взять старт и устремиться вперед. Но, в отличие от спорта, в жизни и застолье незачем спешить к финишу. Так выпьем же за то, чтобы дорожка жизни, по которой мчится Светуся, была прямой и гладкой, как автострада, чтобы бежать для нее было одно удовольствие и чтобы она как можно раньше… нет, позже… пришла к финишу! Итак!.. На старт! Внимание! Марш!»

Все потянулись друг к другу с рюмками. Ипатов тоже чокнулся с ближайшими соседями. И вдруг он обозлился на себя: а, собственно, почему он должен чокаться с людьми, которых не знает и знать не хочет, и неизвестно для чего избегает сейчас Светлану? В конце концов, он такой же гость, как и прочие. Фактически за этим столом все равны. Все, включая адмирала.

Расплескивая водку, налитую до краев, Ипатов выбрался из-за стола и пошел к Светлане. И тут он увидел руку Толи. Опоясанная широким белоснежным манжетом, она лежала на спинке соседнего стула и легонько обнимала плечо девушки. Первая мысль была: неужели они уже объяснились и она ответила согласием? Остальные могли и не заметить. Много ли для этого надо слов? Всего два: «Да?» — «Да!» Даже не два, а одно. «Да?» — и ответный кивок головой. Сердце у Ипатова упало, и он остановился в нерешительности. Но, может быть, она просто не замечает этого легкого прикосновения или не придает ему значения? А… была — не была!

Обходя взглядом руку, Ипатов подошел к Светлане.

«А мне можно выпить с тобой?» — глухо произнес он.

Первым услышал его лейтенант. Он удивленно посмотрел на него и что-то сказал Светлане. Та обернулась и сразу взяла со столба свою рюмку, в которой на донышке краснело вино. Протянула, чтобы чокнуться. Рука лейтенанта, торчавшая между ними шлагбаумом, опустилась и уползла под стол. Ипатов осторожно, словно опасаясь причинить боль, прикоснулся к подставленной рюмке. Светлана не сказала ни слова. Только дружески улыбнулась. Молча пригубила. Ипатов же выпил водку одним духом. Лейтенант с холодным любопытством смотрел на него. Ипатов хотел сказать Светлане что-то еще, на этот раз непременно веселое, остроумное, но ему по-прежнему мешал глазевший на него лейтенант, и он никак не мог собраться с мыслями.

Между тем Светлана уже отвернулась, и рука с белоснежным манжетом снова удобно улеглась на спинке стула. Кисть согнулась и дотронулась до плеча.

Ипатов резко повернулся и пошел на свое место.

«Ну и плевать!» — вырвалось у него, но из-за шума вряд ли кто-нибудь это слышал…

Застольем уже никто не управлял, и оно распалось на несколько центров, от которых расходились, натыкаясь друг на друга, разговоры.

В противоположном конце стола бубнил что-то невразумительное отец Светланы. До Ипатова долетели лишь обрывки фраз. И вдруг он услышал:

«…а потом вышли ихие принцы…»

Ипатов даже подался вперед, чтобы лучше разбирать слова. Нет, это ему не показалось:

«…ихий дворец… ихие министры…»

Как же он там общался с королями и министрами, послами и атташе? Через переводчиков, которые, наверно, в поте лица маскировали его бескультурье?

Справа от Ипатова, через несколько человек, декламировал свои, а возможно, и чужие, стихи Альберт. Читал он их с закрытыми глазами, самозабвенно. Стихи же были средние, с частыми глагольными рифмами и ритмическими провалами. Но одна строка вдруг привлекла внимание Ипатова. В ней говорилось о лестнице, навечно застывшей в вальсе.