Три повести о любви

И опять, как тогда, на дне рождения, Ипатов с презрением к себе подумал о своих родителях и бабушке, которые не смеют и мечтать о таких деликатесах. Самое большое, что они могут позволить себе, это купить на праздники двести граммов колбасы и столько же сыра («Пожалуйста, только не самый край… Если вас не затруднит, нарежьте потоньше…»). Они бы ни за что не поверили, что кто-то может вот так легко и невозмутимо пренебрегать икрой и шпротами.

«Давай выпьем за судьбу?» — вдруг предложил Ипатов.

«За судьбу?» — Светлана задумалась: тост был несколько загадочным.

«Ну да, за судьбу!» — подтвердил он.

«Судьба бывает разная: счастливая, несчастливая…» — объяснила она свое сомнение.

«За какую же еще — за счастливую!» — подхватил он.

Против «счастливой судьбы» она не возражала. И даже выпила больше половины рюмки.

«Понимаешь, — продолжал Ипатов, — я своей судьбой — просто судьбой! — доволен!»

Она слушала внимательно, с улыбкой.

«Смешно говорить об этом, но мне повезло еще при рождении. Мама рассказывала, что я родился мертвым. Ну да, мертвым! Не дышал, не пищал, ничего. Чего только со мной не делали, чтобы оживить, — ничего не помогало. Шлепали, переворачивали вниз головой, швыряли из кипятка в ледяную воду и снова в кипяток. Словом, все перепробовали. А дальше началась фантастика. По одной из семейных версий, я воскрес, когда меня на минутку положили рядом с только что родившейся девчонкой. Сразу ожил, потянулся к ней…»

Светлана сквозь смех допытывалась:

«Нет, правда, правда?»

«Я же сказал: по семейной версии. Мама у меня ужасная фантазерка».

«А ты в нее?» — лукаво осведомилась она.

«Нет, мне далеко до нее! — засмеялся Ипатов. — А по другой версии, кто-то из роддомовского начальства включил на полную мощность динамик — как раз передавали репортаж о футбольном матче между Ленинградом и Москвой — и я тут же заорал вместе со всеми: «Ма-зи-лы! Ма-зи-лы!»

Светлана хохотала до слез:

«Ох, господи, ох, господи!»

«Вот с тех пор и началось мое везение. Вплоть до нашей встречи», — заключил он…

Но последних слов Светлана, похоже, не расслышала: то ли Ипатов сам понизил голос, то ли его заглушил оркестр. Музыканты трудились на совесть. Солист выходил кланяться, не дожидаясь аплодисментов. Спев «Вечер на рейде» и «Раскинулось море широко», он объявил, что, согласно многочисленным пожеланиям трудящихся, еще раз исполнит «Наш тост». Во время пения он показывал жестами, когда публика должна пить сидя, а когда стоя.

Встанем, товарищи, выпьем за гвардию —равных ей в мужестве нет,

тост наш за Сталина, тост наш за партию,тост наш за знамя побед!

Когда отзвучали последние здравицы, Ипатов вдруг возмутился:

«Почему он не пел: «Выпьем за тех, кто командовал ротами, кто умирал на снегу, кто в Ленинград пробирался болотами, горло сжимая врагу…»?»

«Разве не пел? — удивилась Светлана. — По-моему, пел».

«Нет, не пел. Я хорошо помню!»

«А это очень важно, пел он или не пел?»

«Ну конечно же, важно! Без этих строк там одни лозунги!.. Я пойду спрошу, почему он пропустил. — Ипатов выбрался из-за столика. — Кстати, там еще должны быть слова: «…выпьем за тех, кто неделями долгими в мерзлых лежал блиндажах, дрался на Ладоге, дрался на Волхове, не отступал ни на шаг!..» Я сейчас!»

«Только недолго!» — попросила она.

«Досчитай до трех!» — крикнул Ипатов.

«Раз!.. Два!..» — считала Светлана.

Почему до трех? С таким же основанием он мог бы попросить ее сосчитать и до десяти, и до пятидесяти, и до ста, и даже до двух тысяч…

Другого выхода не было. Боль уже не вмещалась в груди. Она острыми зубами впивалась в левую лопатку, переливалась через плечо, расползалась по руке. Чтобы не расплескать ее дальше, он старался не спешить, не делать резких движений — двигались только ноги (шажок — отдых, шажок — отдых), корпус же оставался неподвижен. Медленно, буквально минутами отвоевывался каждый метр лестничной площадки — той самой лестничной площадки, которая едва не стала когда-то его последним трамплином. И вот она снова, с роковой неотвратимостью, возникла у него на пути. Тогда его спас случай. А что спасет его сейчас? Не эти ли шаги? Осторожные и расчетливые, как у паралитика, они хоть и потихоньку, но приближали его к цели. Наконец Ипатов добрался до ближайших от лестницы дверей, расположенных как раз напротив бывшей Светланиной квартиры. Привалился плечом к косяку, надавил на кнопку звонка.