Три повести о любви

Целый час Ипатов проторчал на балконе, поджидая машину. Она же, как нарочно, появилась тогда, когда он на минутку отлучился, чтобы выключить на кухне радио, которое запустил на полную громкость Олежка — его, видите ли, интересовали результаты матча между «Кайратом» и «Пахтакором». Если бы не опасение, что тот поднимет рев, Ипатов отвесил бы ему хороший подзатыльник. Пока санитары вынимали носилки, высчитывали, на каком этаже квартира (разглядеть что-нибудь на табличке, над которой основательно потрудилась дворовая ребятня, было невозможно), Ипатов сбежал вниз. Врача среди них не было, приехали одни санитары — два здоровых молодых парня (не они ли потом, спустя двадцать лет, придут за ним самим?). Лестница гремела от уверенных и тяжелых шагов, брякали о перила и ступеньки кованные железом носилки. Войдя в квартиру с ее тесным и узким коридором, один из парней предупредил: «Здесь с носилками не пройти!» — «Ребята, может, попробуем, а? — взмолился Ипатов. — Ведь ей нельзя вставать…» — «И пробовать нечего, — угрюмо продолжал санитар. — Что мы, в первый раз, что ли, из таких хором выносим?» — «Тут и идти-то всего несколько метров… Может быть, она сама дойдет?» — подхватил второй санитар. «Знаете что? — разъярился Ипатов. — Катитесь вы оба…» — и, невзирая на присутствие Олежки, следовавшего за отцом по пятам, выругался матом. «Ну чего? Ну чего? — струсил второй. — Будто по-хорошему нельзя? Сам прикинь, как здесь развернуться?» — «Тогда на руках донесем!» — сказал Ипатов. Оба санитара промолчали. Оставив носилки за дверью квартиры, они прошли в спальню. «Куда?» — испуганно спросила мама. «В клинику профессора Сухоруковой, приятельницы Валькиного отца, это одна из лучших клиник города», — бодрым голосом сообщил Ипатов. «Тяжеленька, однако, будет», — сказал второй санитар. «Подождите, сейчас одену ее», — потянулся за маминой одеждой Ипатов. Он осторожно натянул на маму платье, надел кофту. «А теперь берем вместе с одеялом!» — распорядился он. Надо отдать должное обоим санитарам, несли они маму аккуратно, не торопясь и глядя себе под ноги. Когда ее вынесли в общий коридор и положили на носилки, она вдруг пожаловалась, что ей холодно. Ипатов притащил еще одно одеяло. «Ну, зачем, зачем? — проворчал первый санитар. — И так тяжело таскать!» — «Ладно, чтобы не надорвались, — не скрывая презрения к обоим, проговорил Ипатов, — берите оба с того конца, а я как-нибудь один управлюсь!» Они охотно согласились с его предложением, и носилки медленно поплыли с этажа на этаж к стоявшей у подъезда машине…

Клиника находилась где-то за городом, у черта на куличках. Ипатов, сидевший внутри рядом с мамой, поначалу еще с грехом пополам ориентировался, а потом и вовсе перестал узнавать мелькавшие по сторонам улицы и дома, хотя очень сомнительно, чтобы в Ленинграде существовали места, где бы он не побывал за свои сорок пять лет. Впрочем, в этой части города он и в самом деле не был. Въехав под какую-то арку и изрядно поколесив между больничными корпусами, машина остановилась перед зданием с основательно осыпавшейся штукатуркой и зияющими красными пятнами старинной кирпичной кладки. Деревянная стрелка с надписью «Приемное отделение» почему-то указывала на площадку с мусорными баками. Но это были мелочи. Главные неприятности начались с того, что носилки, на которых лежала мама, съехали со своих направляющих и никак не вынимались из «санитарки». Оба санитара, попыхтев немного, пошли куда-то звонить по телефону, так, во всяком случае, они сказали Ипатову. Пришлось ему самому идти за больничными носилками и потом с помощью девчонки-санитарки и какого-то доброхота из выздоравливающих, перекладывать маму. В приемном отделении стоял полумрак и пахло прокисшими щами. Заполняя медицинскую карту, дежурная врачиха дважды переспросила Ипатова, сколько больной лет. Потом она усадила маму и принялась осматривать. «Доктор, — тихо сказал Ипатов, — ее уже и так крутили и вертели с добрый десяток врачей». — «Позвольте, гражданин, нам самим решать такие вопросы», — огрызнулась врачиха. Спорить с врачами было бессмысленно, все равно они делали что хотели — это Ипатов зарубил себе на носу еще с детства, когда его пичкали рыбьим жиром и заряжали касторкой. И все же, когда врачиха послала маму принять ванну, он энергично воспротивился, и медицина впервые уступила.

После осмотра они еще минут сорок просидели в приемном отделении в ожидании санитарной машины, развозившей больных по корпусам. Мама была в сильном возбуждении и переживала, что не успела написать завещание на сына — на сберегательной книжке у нее было пятьсот тридцать четыре рубля, скопленные на черный день за последние десять лет. «Ты, конечно, получишь их, только не сразу…» — «Мама, не надо…» — просил Ипатов. «Ты не думай, я умирать не собираюсь, просто на всякий случай…» — «Никаких всяких случаев!» — заверил Ипатов. «Да, конечно», — и она украдкой, чтобы никто не видел, поцеловала ему руку…