Три пункта бытия

— Это точно... Я с участковым в одной камере восемь месяцев сидел. Так же рассказывал. И рассказывал, что был когда-то с усиками. Не твой ли был участковый? Он так рассказывал: «Конечно, выслушаешь бабу, а на лестничную площадку вызываешь мужика и конфиденциально подсказываешь ему: «Я сейчас уйду, а ты минут через пятнадцать поддай ей еще... Чтобы зря не вызывала лиц служебного назначения...» Тебе с Вовкой-то бывало как?

— В том и дело, что хорошо... В том и беда...

— Я как в воду глядел. Но это не он был хорошим. Это ты на такое дело хорошо злая... А я тоже злых люблю, добреньких-нежненьких, тех не люблю, не в мой характер...

— Это все от женской эмансипации, — вздохнула Татьяна. — Все от нее...

— Точно! Если бы женщины занимались исключительно своими делами, материнством и воспитанием, у нас половина государственных проблем была бы снята. Навсегда!

— И уровень жизни был бы другой! — согласилась Татьяна. — Слушай, Сеня, давай сойдемся, а? Окончательно? Я тебя пропишу у себя на площади и мы начнем...

— Ага... новую жизнь... Для новой, для начала хотя бы один кусок, а нужен. Лучше — два.

Они оба задумались... Сеня встал, подшуровал котел Шухова, а когда снова вернулся, они снова задумались.

— Лучше — два. Лучше — два, — повторял Сеня время от времени. Потом и еще сказал: — Жил я, Татьяна, жил, а все это мистика была... Если честно — мистика, больше ничего. Теперь бы реальности сколько-нибудь. Куда без реальности?.. Тебе не пора ли возвращаться?

— Нет еще. Посижу еще...

Они посидели еще, и вдруг...

Вдруг грязный фанерный лист, которым была прикрыта траншея, заскрипел, заколебался и упал, а вслед за тем из траншеи выполз человек... Он был сед, был без шапки и в изорванном плаще... Он был как бы уже и не человеком, а только страшным подобием его.

— С моего этажа!.. — испуганно воскликнула Таня, подбежав к этому человеку. — Из семьсот двадцать первой палаты... Петраков... Василий Васильевич Петраков!..

И столько в ее возгласе было удивления, столько страха, так была она удивлена тем, что это было не видение какое-то, не фантазия и даже не чужой, не неизвестный какой-то человек, а Петраков из 721-й палаты, именно он!

Сеня испугался тоже, засуетился, даже застонал, а потом на лице его появилось выражение любопытства, ожидания чего-то еще более невероятного, и он спросил, наклонившись к Петракову:

— Зачем пожаловал, папаша? Какое дело?

Петраков, лежа на спине, сделал знак рукой: «Сейчас скажу» и спустя секунду тихо-тихо проговорил:

— Дело... Очень... прошу... дело...

— Вот навязался! — сокрушенно, с испугом вздохнула Татьяна. — Вот навязался на нашу шею, дело, видишь ли, у него... Помрешь сейчас... Сейчас и помрешь — вот твое... дело!

— Умру! — согласился Петраков. — Обязательно... сейчас.

И Петраков присел на полу, в нем проявились какие-то последние уже силы, и с трудом, но отчетливо он объяснил, зачем оказался здесь: он хочет, чтобы он исчез, исчез совсем, без следа, хотя бы вот в этой топке этого котла сгорел бы... Дрожащей непослушной рукой он расстегнул пиджак и вынул из кармана сберегательную книжку...

— Полторы тысячи... на предъявителя... Но не обманите, — сказал Петраков еще и закрыл глаза.

Сеня очень внимательно книжку рассмотрел и сказал:

— Сделаем, папаша... Будь уверен — сделаем! В хорошие руки попал, папаша. Куда с тобой денешься, если не сделать? Пришьют ведь нам тебя, и немалый срок пришьют, когда ты останешься тут в вещественном доказательстве. К тому же аванс...

— Я... вам очень буду... обязан... товарищ... — прошептал Петраков. — Я... дорогой товарищ... хотел... куда-нибудь... под лед хотел... в огонь хотел... простите... простите такую слабость... идею фикс простите... но я очень на вас надеюсь... выручите... пожалуйста... Я знаю... вы... не подведете...

И Петраков, не открывая глаза, улыбнулся. Счастливая эта была улыбка на лице, искаженном смертью.

Он еще сказал:

— Вы... не беспокойтесь... вам ждать... совсем... недолго...

— Это правильно! — подтвердил Сеня — Недолго! И все ж таки поторапливайся, папаша! У тебя, у меня — у каждого свое дело, для каждого дела нужно время. Понял? Без времени никакого дела нет! — Сеня присел на корточки, прислонившись спиной к стене, рядом с Петраковым, помолчал, закрыл глаза, а когда открыл их снова, сказал: — Татьяна! Ты вот что, ты ползи-ка назад и с той стороны зашторь хорошенько лаз под лестницей... Ползи-ползи... И не возвращайся более, я здесь и один управляюсь... Ну? Кому говорят?

Татьяна уползла...