Три седьмицы до костра

- Может... - я снова заговорила, не успев ничего продумать. - Может, я могла бы вам помогать иногда? Приходить? У меня искры нет, но...

- А зачем тебе искра? - искренне удивилась знахарка. - У тебя теперь есть гораздо больше. Только не стоит тебе раньше времени силу свою светить. Служитель у нас молодой, смирный вроде, но кто знает, как оно обернется. Боятся не надо, но и лезть на рожон - глупость. Не спеши, девочка. Куда тебе спешить, молодая совсем еще. Но и силу свою не хули. Смотри.

Тама ухватила меня за руку - я вздрогнула от прикосновения прохладной морщинистой кожи, выдававшей возраст куда честнее лица, но женщина положила мою руку на голову малышки.

- Я не могу снять ее жар сама, только через отвары. Могу лишь направить целебную силу трав, попросить помочь, ускорить, если хочешь. Но ты...

- Нет! - отшатнулась я. - Не надо, она маленькая, чистая, а я...

- Она больная, а ты ее вылечишь. Добро будет. Не зло, Вестаюшка.

- Я не умею...

- Это мне надо уметь, - хмыкнула женщина. - А тебе - не надо. Твоя сила умная, не под нашим небом родившаяся. Умная, могучая, но слепая. Скажи ей, что делать. Укажи цель, покажи путь. И все.

Цель? 

Я любила свою семью. То есть, конечно, не только - я любила еще и Вилора, но это были разные чувства. Вилор не был моим, да и не мог им стать, а Саня...Нита... Я зажмурилась, представляя, как тьма, которую подарил мне Шей, обретает облик то огромного черного сокола, то могучего дуба, то медведя. Сила, которая может помочь. Защитить. Уберечь. Спасти. 

Добрая сила. Не светлая, но - моя. Добрая.

Меня заколотило, словно в ознобе, я открыла глаза, чувствуя, как мечутся под ногами, мурлыкая и вжимаясь в голени лобастыми головами кошки. 

- Совсем не трудно, верно, девочка?

Знахарка сжала мое плечо, отпустила, резко подошла к двери и распахнула ее.

- Забирай дочку, Асания. Жар спал, отваром этим поить будешь утром, как встанет, и перед сном, на закате. Слабенькая она у тебя, но укрепить можно. 

Саня просияла лицом, вложила в руку старухе мешочек с мелочью, как было принято.

- Небо храни тебя... Тая, ты чего стоишь, как столб? 

Я торопливо принялась заворачивать Ниту в одеяла. Племянница взглянула на меня, остро, как-то слишком уж внимательно для младенца, а мне на короткий миг показалось, что в безмятежной голубизне ее больших круглых глаз мелькнула крошечная черная молния.

Но мне, конечно, это только показалось.

Глава 19.

Я сижу в служительском домике за столом и комкаю в руках кусок упругой тёплой глины, как показывал мне Вилор. С сомнением поглядев на мои руки, он длинной суровой нитью отрезал от большого серого куска податливой тяжёлой массы кусочек поменьше. Его-то я сейчас и терзаю, отбиваю ладонями, чтобы прогнать лишние пузырьки воздуха, снова и снова.

В городе у Вилора был большой гончарный круг, с ножной педалью, настоящий, профессиональный, но сюда он его еще не перенёс. Здесь у него маленький, ручной - по сути, просто вращающийся диск. Для меня это не имеет значения. Мне нравится возиться с густым плотным материалом. Успокаивает.

И присутствие Вилора успокаивает тоже.

Он сидит на соседней скамье, пишет краткие положения грядущей через седьмицы служительской речи. Прошлый служитель, Томас всегда говорил, что на душу ляжет, иногда сбиваясь, иногда замолкая и перескакивая  с одного на другое. Вилор не такой. Обдумывает, готовится, прикусывает кончик пера. Украдкой смотрю на него, на морщинку между бровей, на то, как он запускает пальцы в золотистые волосы. Но и Вилор на меня смотрит, бросает редкие острые взгляды, от которых мурашки бегут по коже.

Лепка с гончарным кругом мне не даётся. Одной рукой раскрутить, а другой придерживать, направляя глину, поднимающуюся, как маленький извивающийся смерч - на словах просто, а вот на деле... Все знаю, но не выходит никак.

В какой-то момент он незаметно подходит ко мне со спины, обхватывает ладони своими. Так гораздо лучше, только про лепку я сразу забываю. Пальцы Вилора, размягчившаяся влажная глина, мои пальцы - все смешивается, перемешивается, стираются границы. Я чувствую на щеке его тёплое дыхание. 

- Кто научил тебя лепить? - спрашиваю я и мигом ощущаю, как напрягается, отстраняется мой напарник. Что я сказала не так..?

- Мама. Она редко выходила из дома, только послушать речи местного служителя. Часто лепила мне разные сказки, когда я был маленьким и показывала прямо у меня в комнате, перед сном. Лепила и сама разукрашивала.

- Твоя мама - родная сестра ласа Иститора?

- Да.

Странное ощущение, о матери Вилор говорит с нескрываемой нежностью, но этот разговор ему неприятен. Тьма делает меня чувствительнее, чем раньше - к интонациям, оттенкам эмоций, жестам.

- А где она сейчас? - я думаю о том, что мать Вилора должна быть еще не такой уж и старой женщиной. Но судя по той печали, что звучит в глубине его голосе, она вовсе не выращивает цветы в какой-нибудь деревеньке. 

- Мама пропала много лет назад. Ушла на службу и не вернулась. 

- Но...