Три седьмицы до костра

Риза развлекалась со мной, как с куклой — или младшей сестрой, которой, насколько я знала, у нее не было. Укладывала волосы, подкрашивала ресницы, щеки и губы и даже одолжила одно из своих платьев. Все это заняло невероятно много времени по внутренним ощущениям, и когда я наконец вырвалась из плена ее заботы, то была уверена, что ни к какому старому архивисту..? Архивариусу? Заведующему архивом ласу Ригелю не попаду. Он будет видеть десятый сон.

Я смотрела в зеркало не менее трети горсти. Риза права, меня не узнать. Не то что бы я любовалась собственным умело подкрашенным лицом, хотя, надо признать, оно мне нравилось. Просто в таком собственном отражении мне виделась собственная другая жизнь, безработная жизнь обеспеченной, красивой и любимой женщины. Безопасная, спокойная, счастливая. Недостижимая.

"Зато у тебя есть черные крылья" — шепнула мне тьма.

"На них не полетаешь"

"Кто знает"

* * *

Вертлявый тощий кучер долго таращился на бумажку с адресом старого служителя.

— А вам точно надо туда, ласса? Далековато будет. Давайте с утречка, а, ласса?

— Мне сейчас надо, — беспомощно говорю я. Утро у меня занято, а идти пешком, судя по всему, слишком долго.

— Не поеду я, — уперся кучер. — Можете вон, у других спросить. Но, думаю, сейчас мало кто согласится. Ужин ведь скоро, ласса, дело святое. Разве что за двойную плату, тогда пожалуйста.

Двойная плата мне не подходит. Я уже собираюсь уходить, но что-то толкает меня в грудь. Рука моя поднимается, словно сама, и я легонько стукаю мужчину в грудь. Удивление на его лице сменяется странным неподвижным, сонным выражением. Тьма выползает, охватывает его за тонкую шею черной еле различимой удавкой.

— Сейчас, так сейчас, ласса. Через пару мгновений будем готовы, садитесь, — проговаривает возница, медленно, через силу, будто и сам не понимает, почему до этого отказался.

Я дожидаюсь, пока он отойдёт, и, теперь уже сама себя, со всей силы ударяю по щеке, резко, хлестко.

"Если ты будешь действовать без моего согласия, я пойду и сама сдамся Иститору или буду сжигать в костре по пальцу. Я не собираюсь никого ни к чему принуждать силой, понятно?! И ты меня принуждать не смей. Я решаю, что буду делать, только я!"

Тьма, разумеется, молчит. Как и нет ее.

— Едем? — полуутвердительно говорит кучер.

Мне стыдно, но в экипаж я сажусь. В конце концов, это его работа, а я за нее плачу.

* * *

Дом бывшего заведующего архивом служителей ласа Ригеля был довольно внушительным на вид — двухэтажная белокаменная махина. И — колокол на двери, мигом напомнивший мне о Вилоре, установившем подобный же агрегат. Я погладила прохладный металлический бок, прежде чем дёрнуть тонкий, привязанный к язычку канат.

Спустя полгорсти, не меньше, когда я уже раздумывала, не начать ли звонить повторно, дверь неожиданно распахнулась, и я увидела пожилого господина, с длинными седыми волосами, породистым, надменным лицом и невероятно ровной прямой спиной. Что ж, лас Лират мог не волноваться — у его знакомого явно всё в порядке, вот только вряд ли он захочет со мной общаться…

— Лас Ригель? — пробормотала я, судорожно пытаясь отыскать в кармане лист с рекомендацией.

Мужчина обвел меня холодным оценивающим взглядом и торжественно проговорил:

— А вы договаривались о встрече?

— Нет, но… — я торопливо протянула нашедшийся, к моему стыду довольно помятый лист. — Вот. Это письмо от служителя Лирата, там речь обо мне и причине, по которой мне необходимо обратиться к вам…

Мужчина взял бумагу двумя пальцами, как дохлую мышь, но не раскрыл.

— Пройдемте в дом. Я уточню у хозяина, согласится ли он принять вас.

… если таков слуга, каким же должен быть хозяин? Впрочем, то, что хозяин жив и в состоянии принимать гостей — уже удача.

Прихожая холодная и какая-то неживая, необитаемая. Очень пусто. Стены холодные, похожи на мраморные, никаких картин или зеркал, как в домах Ризы и Иститора. Пара диванов, вешалка для одежды, темный палас с коротким ворсом без рисунка. Проходит еще горсть тревожного ожидания, я мну в руках платье Ризы, непривычно острая на ощупь ткань впивается в кожу.

— Проходите, ласса. Хозяин вас примет.

Я поднималась на второй этаж, слегка придерживаясь перил — высота всегда меня пугала. Наверху сердце печально сжалось — пахло травами, затхлым запахом старости и болезнями.

Знакомый, тяжёлый запах. Седовласый важно приоткрыл одну из дверей, пропуская меня вперед, и запах усилился.

* * *

Мужчина, лысый, безусый и безбородый, полулежал в огромной кровати. Пара свечей, горевших на столике возле кровати, незначительно освещала эту тёмную комнату с глухо задернутыми портьерами. Одеяло было подоткнуто почти под самый подбородок, на нем, почти такие же белые, лежали худые, не в меру морщинистые руки с зажатым в них моим листом — похоже, лас так и не разворачивал его, и, соответственно, не читал. Что было неудивительно: длинные аристократичные пальцы старика тряслись постоянной мелкой дрожью, словно под ними была не ровная поверхность, а круп бегущей мерной рысью лошади. На голом и почти гладком лбу выступали капельки пота.