Три седьмицы до костра

Я нахожу сестру у колодца, она сидит на корточках, держа прямо перед лицом сомкнутые посверкивающие ладони. Вся моя сердитость немедленно пропадает — неужели Саня наконец-то поймала упавшую с неба звездочку? Я подхожу, а сестра смотрит на меня светлыми чистыми глазами и шепчет, тихонечко-тихонечко, и оттого особенно волшебно:

— Светляк…

Я прижимаюсь глазом к ее рукам, сомкнутым в цветочный бутон — Саня действительно поймала светляка, маленького, но самого настоящего, светящегося белым донниковым мёдом. Крохотные крылышки стучатся о ее ладони.

— Дай мне!

— Вот еще! Мой. Смотри так! — Саня ревниво сдвигает пальцы плотнее.

— Не раздави!

— Сама знаю… а ты не лезь!

Мы толкаемся, препираемся, подержать живого светляка сейчас кажется самым желанным на свете. И вдруг я почти удивленно смотрю на свои руки, уже готовые дернуться, ухватить сестру хотя бы за запястья, замираю, не в силах пошевелиться — и крепко обнимаю Саню за талию, прижимаюсь щекой к ее спине в застиранном выцветшем платье, к мягким светлым волосам.

— Таська? — удивленно шепчет сестра. — Ты чего, Таська?

— Я люблю тебя, — говорю я и смотрю в безлунное небо, мягкое на вид, как единственное мамино бархатное платье. — Санечка, я очень, очень тебя люблю.

От неожиданности Асания расцепляет руки — и освобожденный светляк тут же взлетает в небо, как настоящая звезда, возвращающаяся обратно домой. Я сжимаюсь, ожидая окрика сестры, но Саня просто обхватывает меня за плечи, и мы глядим вдвоём наверх, пока мать не начинает кричать откуда-то из глубины:

— Тая, Саня — домо-ой!

* * *

Когда внезапно открывается дверь и на фоне ночного неба я вижу силуэт Вилора в мягких складках синего служительского плаща, я даже не пытаюсь подняться, только невольно щурюсь. В руке у Вилора горящий факел, который он закрепляет в стене высоко над соломенным ковром. Его приход оставляет меня восхитительно безразличной. Хочется верить, что скоро он уйдет и заберет с собой этот ненужный, раздражающий глаза свет.

Однако взгляд мимолетно отмечают тонкий, как нить, лунный серп над головой Служителя. Новолуние наступит уже завтра.

Но и эта мысль, проходная, мимолетная, не задевает ничего внутри.

К сожалению, Вилор не уходит. Судя по пустым рукам, ни еду, ни воду не принес. Значит, пришел с разговором.

Зря пришел.

Он явно не знает, с чего начать, а я продолжаю пересчитывать трещины на потолке. Их ровно сто двенадцать. Можно начать отсчет с конца.

— Мор ушел из деревни и почти ушел из Гритака, — нарушает молчание Вилор. Смотрит на меня, я перевожу взгляд с потолка на его лицо и смотрю в глаза. Пламя факела потрескивает убаюкивающим приятным звуком. Вилор кажется осунувшимся, изможденным, похудевшим. Раз в два-три мгновения на его словно постаревшем лице с легкой непривычной щетиной, дергается левый уголок губы, отчего кажется, будто он безуспешно пытается улыбнуться.

— Я возвращаюсь в город для вступления в сан и Служения Небу.

В моем мире нет больше этого города. Ничего нет за пределами сухих деревянных стен амбара, соломы, трещин на потолке, сто раз пересчитанных звеньев цепи. За неимением более интересной картинки я продолжаю смотреть на Вилора. И замечаю вдруг, что то, что я принимала раньше за отсветы пламени факела, — собственный цвет его кожи, лихорадочный, с нездоровым пунцовым румянцем на щеках и лбу.

У Вилора жар. И стоять, и говорить, очевидно, ему тяжело. Но он стоит, словно не замечая собственного недуга.

— Я забираю тебя с собой.