Три сестры

– Конечно, – ответила Надя, – Даже на таких маленьких островах, как у нас с сёстрами, побережья сильно между собой отличаются. На севере всегда растительность более пышная, а на юге всё выжжено, на западе море более мелкое, чем на востоке, это такие тонкости, зависит от ветра, от течений, да и солнце с востока на запад идёт через юг.

– Да, у меня на северо-западе такое место, его можно называть «Южный Север». Я в тринадцать лет отдыхал в Репино, под Петербургом и там тоже были такие же хвойные деревья и мелкое море.

Мы пробирались по скалам мимо каких-то ниш в каменной породе, они были неглубокими, но в принципе, два человека, обнявшись, могли бы переждать там сильный ливень.

– Так это и есть те самые знаменитые пещеры?

– Ну да, одно название. У меня тут тоже есть пещера, в горах, но я туда гостей не вожу.

Когда солнце зависло достаточно низко, но не успело ещё покраснеть, мы миновали скалы и попали на совершенно затерянный пляж, где людей не было вообще. Я уже привык к малолюдности своей Страны Отливов, но в поле моего зрения всегда попадала пара человек, а здесь не было даже тайских тётечек, которые вечерами собирают ракушки. Просто никого.

Пройдя по песку, мы выбрали место с таким расчётом, чтобы солнце садилось именно в воду, а не пряталось за одной из Пяти Сестёр или болеё далёких островов заповедника Анг Тонг. Теперь я понимал, почему люди живут здесь в дорогих отелях, не имея даже возможности нормально поплавать в море – исключительно ради тишины и редкостного вида. В нём было что-то сродни японскому саду камней, он настраивал на созерцательный лад; все эти изломанные скалистые очертания на переднем и заднем плане тревожили, но в то же время и умиротворяли. Они как бы давали тебе понять, что сейчас ты лишь на мгновение очутился в одной из уютных точек бытия между рождением и смертью.

– Ну всё, можешь доставать свой фотоаппарат и снимать закат, – с некоторой иронией произнесла Надя.

– А у меня его с собой нет, – отвечал я, открывая рюкзак и доставая оттуда вино, воду и стаканчики, – Решил вечером налегке приехать и вот, что вместо него.

Она взяла пластиковую бутылку с вином, посмотрела на него через свет, открыла крышку, понюхала и вернула обратно.

– Мне, к сожалению, нельзя алкоголь, пока я работаю. Ещё пару недель. Но может, мы ещё с тобой выпьем, если не поссоримся.

– А почему мы должны поссориться, чего нам с тобой делить? Этот остров?

– Просто молодые люди, когда лучше меня узнают, то начинают побаиваться и, вследствие этого, нервничать и ругаться.

– А я уже не молодой, мне осенью исполнилось сорок лет.

– Мне, кстати, тридцать пять. И я думала, что ты – мой ровесник или чуть помладше – в Москве ведь мужчины рано теперь лысеют.

Последней фразой она сильно меня удивила и, впрочем, далеко не первый раз за сегодняшний день.

– Разве я говорил, что из Москвы?

– Ты из тех, кто там родился, но ничего не достиг, – ответила она спокойно, без малейшей ноты презрения или пренебрежения, словно давно меня классифицировала, – Такие, как правило, сразу про свой город не упоминают.

– Не вижу особого смысла хвастаться тем, что живу в Железном Вавилоне.

– Вот видишь. А мы из Ярославля.

– Там хорошо. Правда, я был там всего один раз, проездом из Костромы и два часа укрывался от ливня в знаменитой беседке на набережной, где до революции стоял самовар, и всех поили чаем. Но теперь чая нет, поэтому я выпил там бутылку вина и поехал на вокзал.

– Вот выпей и сейчас.

Я последовал мудрому совету, налил в один стакан воды для Нади, а в другом пополам разбавил себе воду вином.

– Надя, спасибо за это место, – сказал я, – Очень приятно было с тобой познакомиться.

Мы чокнулись и оба опустошили свои стаканы до дна, а потом сразу налили по второй, так как так по дороге сюда совсем ничего не пили. Но надо было привыкать, потому что нам в затылки уже дышал жаркий март.

А вокруг тем временем уже начиналось ежедневное представление, когда освещение и цвет неба меняются каждые несколько минут благодаря яркости светила и расположения облаков. Ещё, будучи подростком, я читал, что тропические закаты быстро вспыхивают и гаснут, погружая мир во тьму, однако здесь существовали достаточно продолжительные, двадцатиминутные сумерки и я совсем не волновался, как мы будем выбираться отсюда по камням, да и фонарики у нас имелись. Поэтому можно было расслабиться, выпить вина и попытаться сохранить в своей эмоциональной матрице ощущение спокойствия этого времени суток. Запомнить навсегда, чтобы потом доставать его ранним зимнем утром, когда ты будешь ехать в переполненном метро на работу.

– А почему ты всё время говоришь «мы»? – поинтересовался я у Нади.

– Потому что нас трое, и мы делаем одно дело.

– Какое дело?

– Нашу общую Работу.

Мне сразу почему-то вдруг вспомнилось понятие «Великая Работа» или «Великое Деланье», которым средневековые алхимики называли процесс получения философского камня. Поэтому я спросил:

– Так вы всё-таки кто, художники или алхимики? Это искусство, мистика или наука?