Три сестры

Они вместе делают несколько шагов. Циби на миг останавливается, и Ливи знает, что следующее слово, последнее слово, которое она услышит от сестры, будет «беги».

– Не делайте этого!

Сестры вздрагивают и оборачиваются.

– Не делайте этого! – повторяет голос.

В тени барака маячит силуэт тонкой фигуры.

– Ты не можешь нас остановить! – Ливи крепко сжимает пальцы Циби, как бы понуждая ее идти вперед.

– Знаю. Но скажите мне почему. Почему сегодня ночью? Чем эта ночь отличается от любой другой? – Голос девушки жалобный, запинающийся. Она выходит из тени, и Циби узнает в ней одну из новеньких.

– Кто-то забрал наше одеяло, – отвечает Ливи. – А мы не хотим умереть там, на этих вонючих нарах, в этом вонючем бараке. Это объяснение подходит? Теперь ты оставишь нас в покое?

– Идите внутрь. Обещаю найти ваше одеяло, – говорит девушка.

Циби заглядывает в глаза сестры и чувствует сомнение. Они могли бы сейчас броситься на ограждение – и все было бы кончено.

– Если у нас есть хоть малейший шанс дожить до того, чтобы еще раз увидеть Магду и маму, надо им воспользоваться, – шепчет Циби. – Вернемся или пойдем вперед?

Ливи долго не двигается. Уставившись на свои ботинки, она с трудом ставит одну ногу перед другой и ведет Циби к бараку.

Внутри Циби и Ливи смотрят, как девушка, уговорившая их вернуться, двигается по бараку, дергая за одеяла спящих обитателей. Встречая сопротивление, она отпускает одеяло. Она повторяет это вновь и вновь, пока наконец не вытаскивает два тяжелых свободных одеяла.

Без слов она передает их сестрам и возвращается на свои нары.

На следующее утро, когда сестры готовятся пойти на перекличку, Циби бросает взгляд на нары, с которых были взяты их одеяла. Две девушки лежат, обнявшись. Их открытые глаза невидящим взором глядят в потолок. Циби отворачивается, в ее душе поселилось неизбежное равнодушие.

Глава 16

Вранов-над-Топлёу, Словакия

Декабрь 1943 года

Вслед за Магдой в дверь врывается снежный вихрь. Она снимает пальто и отряхивает его, разбрасывая мягкие снежинки по потертому коврику.

– Я не верю этому, дедушка, – говорит она, вешая мокрое пальто на вешалку. – Просто не верю.

Она протягивает деду небольшую тряпичную сумку.

– Что это? – внезапно бледнея, спрашивает он. – Что случилось?

– Мало того, что мне дали несвежий хлеб, хотя я чуяла аромат свежеиспеченного хлеба, но госпожа Молнар пошла за прилавок и нашла совершенно сухую буханку – как раз для меня! Мне хотелось швырнуть ей этот хлеб.

– И это все? – В комнату входит Хая, вытирая руки о фартук. – Будем благодарны за то, что у нас есть хлеб. – Она напряженно улыбается.

– Нет, это не все, мама. Далеко не все.

Улыбка Хаи гаснет.

– Ну так расскажи нам, – говорит она.

– Когда я выходила из лавки, госпожа Сабо выхватила у меня из рук буханку и швырнула на пол. Все вокруг смеялись. Я ненавижу их лица! – Щеки Магды раскраснелись от мороза, но ей не холодно. Скорее жарко, в ней бушует гнев. – Я хотела оставить хлеб там и уйти, но как я могла?

Ее голубые глаза горят дерзким огнем. Ицхак доволен, что внучка сердится. Гнев лучше уныния, но он все же расстроен тем, что ее публично унизили, и, хуже того, он ничего не может с этим поделать.

– Наверное, Магда, это ужасно для твоего самолюбия, – говорит Хая, – но они пока не донесли на тебя глинковцам. За это можно их благодарить.

И это правда: никто из показных патриотов пока не донес на нее. Может быть, это лишь вопрос времени.

– Ты уже дома, – добавляет Хая. – Иди съешь супа. Ты, наверное, замерзла.

Теперь Магда кладет голову на стол.

– Знаете, что еще я видела? – говорит она как будто себе самой.

– Продолжай, – затаив дыхание просит Ицхак.

– Знаете, какое сегодня число? – Магда поднимает голову.

– Два дня назад мы праздновали начало Хануки, так что сегодня должно быть двадцать четвертое декабря.

– Это канун Рождества, – говорит Магда, но мать и дед молчат, и она добавляет: – А пока идет война, верно? – (Ицхак медленно кивает.) – И все же… – Магдой вдруг опять овладевает гнев. – Видели бы вы дома и магазины – все в огнях ради праздника. В смысле, как они могут, мама, дедушка? Когда убивают людей? Когда мы понятия не имеем, где Циби и Ливи и когда они вернутся домой? А эти люди, эти так называемые друзья и соседи, думают только о том, как набить себе брюхо и купить подарки.

Магда шумно выдыхает, и Хая обнимает дочь, поскольку ничего больше не может сделать или сказать. Они плачут.

– Магда, поешь. – Ицхак тихо ставит на стол тарелку дымящегося супа.

– Если сегодня канун Рождества, может, сегодня они не явятся, – с надеждой произносит Хая.

– Это Шаббат, Хая. – Ицхак качает головой. – Они всегда приходят в Шаббат.

– Но возможно, мама права, – говорит Магда. – Они могут взять себе выходной.

Хая и Ицхак обмениваются взглядами.

– Мы не можем рисковать. – Дед отворачивается.

– Ты уверен, отец? Идет снег, и госпожи Трац все еще нет дома.

– Мне жаль, Магда. – Ицхак пытается говорить твердо, но его голос дрожит. – Нам нельзя рисковать, это просто того не стоит.