Три сестры. Диана (СИ)

— Вот, — ненадолго ушедшая в комнату мама положила передо мной пачку из писем. Штук пять наверное. — Прочти.

— Нет, — оттолкнула я их от себя.

— А я сказала, прочтёшь. И внимательно. — Рука, которой мама оперлась на стол, сжалась в кулак.

— Так, да? Хорошо. — Я подскочила со стула и переваливаясь пошла в комнату.

Вернулась с перьевой ручкой и баночкой красных чернил. Все письма я читала как контрольную работу, не вдаваясь в смысл.

— Вот, прочитала очень внимательно. Хорошо пишет, грамотно. Довольна? — вернула я листки с моими пометками. — Мне просто интересно, что должно было измениться? Ну прибавила девица срока, ну уезжал он на полевой выход на месяц. И? Он с ней был до этого выхода, и после. Причем я сама видела. И не только я. Только я намёков не поняла. А то подобного он не хотел. Он простите не знал, что когда мужчина спит с женщиной бывают последствия? И как это меняет тот факт, что он гулял?

— Семья это не просто спать вместе и детей поднимать, Дина. Люди они живые, и ошибаются, и обжигаются. — Пыталась что-то объяснить мне мама. — А ты не просто не спросила почему, ты и рассказать не даёшь. Это Генка тебя знает, вон, даже письма в двух экземплярах сразу писал, да попросил передать.

— Видно хорошо просит, раз никто ни в чeм не отказывает! — злилась я.

— А тебе так хвост прищемило, что и одной ошибки простить не можешь? — спросила мама. — Думаешь, нам с отцом друг другу простить было нечего?

— Мам, тебе отец изменял? — прямо спросила я.

— Всю жизнь я боялась, что придётся с вами об этом говорить, — подпeрла рукой щeку мама. — Вы отца хорошо помните, всё время при нём, ты так и вовсе. И мне свекровь говорила, вырастут девки, на всех парней отцову рубаху примерять будут. Так и вышло. Только такие, каким был твой отец, ни на каждый век штучка рождаются. Мне порой кажется, что не было у него, ни слабостей, ни недостатков. А вы других примеров не видели. А я… А меня он бросил, и вас. В угоду тому, что считал правильным и достойным. И погиб. И знаешь, лучше бы он гулял!

— Мам, ты чего? — испугалась я засверкавших слезами маминых глаз.

— А скажи, вот жив был бы отец, тогда что? — отмахнулась мама. — Нет, зятю он по отцовски бы всыпал! Но и тебе такого не позволил бы. Чтоб его дочь не пойми кем ходила, и всякая баба могла о ней языком вволю чесать. Отправил бы к мужу и без разговоров. И потом, Дин… Ты вот от мужа уехала так, что жаль, что не на другой материк, слышать и слушать ничего не хочешь. И думаешь всё, вычеркнула и тебя ничего не трогает и так тебе будет лучше, одной? Тебе самой. Ребёнка я не вспоминаю. Ты вот представь, что всё, нет больше Генки. Похоронка пришла. Вот и взвесь свои обиды!

— Мам, ты что такое говоришь? Какая ещё похоронка! — вскочила я чуть ли не с визгом и тут же схватилась за простреливший болью низ живота.

— Ой-eй, Матрёна, да ты сдурела девке на сносях такой разгон устраивать, — кинулась мыть руки Борисовна. — Дина, ты вот пока так и стой, за стульчик держись. А я за Хмельничихой, повитухой нашей.

На суету вокруг я почти не обратила внимания. Сквозь болезненную пелену прорывались иной раз какие-то фрагменты и разговоры. Я удерживалась только маминым голосом и ощущением её руки, сжимающей мою. Может, сработал какой-то детский рефлекс, что раз мама рядом, то всё будет хорошо.

— Ох, как торопится, прям казак с шашкой наголо! — слышу я голоса.

— Скоро, уже скоро всё пройдёт. — Гладит мама по волосам.

— О, ты смотри, да такому не пелёнки, а простынь нужна, — снова пробивается голос после очередного приступа мучительной боли.

И в резко наступившей тишине сначала недовольное ворчание и сразу настоящий рёв.

— Ну, лёгкие у парня будь здоров, — засмеялась повитуха. — Как величать то?

— Перунов, — ответила я, не понимая почему меня спрашивают. — Перунов Игорь Геннадьевич.

— Игорь? — удивилась Борисовна. — Красиво.

— Уверена? — тихо спросила мама, отчего-то улыбаясь. — Как назвать ведь не одна решала.

— Уверена, — устало ответила я. — А ребёнок здоровый, всё хорошо?

— Здоровый, не переживай, — ответила повитуха, что-то делая под недовольное ворчание в стороне. — Рост пятьдесят девять сантиметров, и вес отменный, на пять двести потянул. Это какой же он будет, когда вырастет?

— Мам, — тихо позвала я. — Он рыжий?

— Ой, Дина! — засмеялась мама. — Он пока лысый. Да и волос у младенчиков меняется не один раз.

Новый год я встречала в кровати, с трудом перевернувшись на бок, и рассматривала своего сына. И находила всё больше знакомых Генкиных черт. Вон на лбу с левой стороны, даже редкие тонкие волоски лежат чуть вверх. «Корова языком лизнула». Так говорили в Лопатино. Так эта неведомая «корова» пометила и самого Генку, и его старших братьев, и вот, сына.

О том, что сына, если у него когда-нибудь будет сын, он назовёт Игорем, Генка решил ещё в детстве, в школе. В классе он наверное был единственным, кто прочитал «Слово о полку Игореве» до конца и мог пересказать с любого места.

И уже сейчас были видны заломы будущих морщинок на переносице.

И наверное только в этот момент я впервые задумалась, правильно ли поступила.