Три Царя (СИ)

— Нет... То есть да, я пойду, только это не всё. Госпожа, по пути к вам ко мне приходили отчеты о тех нарушителях.

— Они еще живы? — с удивлением в голосе спросила она.

— К сожалению, да, но расколоты.

— Убить.

— Да, но…

Пальцы задрожали.

— Среди них Отверженный.

Взгляд женщины резко изменился. Огни запылали пламенем в её глазах, как она подошла к вестнику на расстояние вытянутой руки.

— Повтори?

— Среди них Отверженный, мне так кажется. Его заметили в компании низкословного раба, имя которого мне неизвестно. Человек, мужчина средних лет с аури, по отсутствию духа — стервятник.

Женщина задумалась:

— Сегодня? Ровно через двадцать лет, Рсун просыпается и… это точно он?

— Он прокаженный и смог убить зверя. Нет полной уверенности, но…

— Санне, на что ты пойдешь ради меня? — внезапно спросила она.

— На всё! Только прикажите! — фигура достала клинок и приставила к собственному горлу, — Даже прекращу свою жизнь, если прикажете.

Женщина отвела клинок в сторону и продолжила:

— Тогда отправляйся и узнай: Отверженный ли он или очередной стервятник, открывший не ту дверь. Я буду ждать твоего возращения. Обрушь на него всю свою мощь.

— Да, Великая Мать, а если он не окажется им.

— Убей, мне плевать.

***

— Боги! — единственное, что смогла произнести Закхра.

— Боги здесь не причём, — ответил Пилорат, аккуратно переступая через останки.

Смерть, пустив свои корни глубоко в почву, уже перестала отравлять своим присутствием. Каждый, кто заходил в поселение, не чуял ни ужаса, ни отвращения изнанки жизни, на которую обычно смотрели сквозь пальцы. Единственное, что витало в воздухе этого царства отчуждения, самая обычная и слезливая печаль. Печаль, от прикосновения которой на глазах наворачивались слезы, стекая сожалением за души тех, кто раньше мог смеяться.

Истинная картина, когда две противоположные силы сталкиваются друг с другом, в бесконечной борьбе за место быть. Борьба, что кажется всё еще происходит, только глаза живых не в силе этого увидеть. Лишь душа, одна душа обливалась кровью, в попытке понять то, что способно сотворить такое, в своей извращенной форме, превращая смех и радость, в клетку полнейшего безумия ярости.

Семирод первым ступил за грань, в которой больше не существовало жизни. Он ощутил, как души погибших тянуться к нему, в отчаянной мольбе на спасение. Старик почувствовал сильную дрожь в ногах, а на сморщенном лбу выступила испарина борьбы.

— Такое место не должно существовать! Кто, что способно на подобное? Как священное Лико и боги смогли допустить?

— Ты удивишься, насколько кроваво красочным может быть мир, да и ты сама успела убедиться. — Пилорат сделал паузу. — Иногда лучше придаться реальности книги и закрыть глаза на происходящее.

Меридинец понимал, из коротких рассказов о себе, что Захкра большинство своей жизни провела в строгом учении божественным песням и гор доступной глазу литературы. Для молодой древолюдки мир, который зачастую описывался в книгах как волшебный и прекрасный, в тот момент заметно помутнел и помрачнел. Она, закрыв рот ладонью, помахала рукой и убежала в кусты.

Пилорат её не винил. Даже ему, что идёт рука об руку со смертью всю свою жизнь стало не по себе. Выжженная дотла деревня уже перестала дымиться и навеки замерла в холодном касании мёртвой петли времени. Тела местных жителей необычайным способом замерли в предсмертной агонии истерики ужаса. Обугленные, казалось, внутри всё еще бились живые создания, заключенные в толстую оболочку угля и сажи.

Маруська прижалась к руке Меридинца и поглядывала на старика, что медленно, но уважительно перешагивал через чёрные статуи, словно опасаясь нарушить создавшийся баланс смерти. Семирод шептал упокойные, хоть и знал, без нужного обряда они не сработают. Он остановился, утёр испарину и огляделся.