Читаем Три версты с гаком. Я спешу за счастьем полностью

Простыня висит на верёвке у печки. Таня приподнимает крошечное тельце, а Артём накидывает на него тёплую простыню.

— Уф-ф! — говорит он, распрямляя спину. — Легче кубометр дров напилить…

— Это только начало.

— Можно подумать, что ты воспитала дюжину детишек, — усмехается Артём.

— О, я буду примерной матерью… Целый месяц ходила на курсы. И представь себе — закончила на пятёрку.

— Послушай, мать — отличница, ты его насквозь протрёшь!

В комнате тепло, даже окна запотели, как в бане. Картины сняты с мольбертов и поставлены в угол. В печке потрескивают поленья. На полу лужа мыльной пены. Вытерев ребёнка, Таня расстилает на широкой кровати одеяло, клеёнку, пелёнки и начинает пеленать. Ребёнок кряхтит, ворочается, толкается локтями, отвоёвывая себе побольше жизненного пространства. Но мать неумолима: она прижимает руки к телу, распрямляет ноги и крепко заворачивает. Младенцу это не нравится. Сморщившись так, как не сумел бы этого сделать и столетний старик, он разражается плачем.

Таня берет аккуратный пакет с торчащей из него маленькой головой в чепчике и кладёт на колени. Пронзительный плач утихает, а затем с ещё большим накалом наполняет всю комнату. Таня не спеша расстёгивает пуговицы на кофте. Крик мгновенно обрывается на самой высокой ноте, раздаётся довольное сопение и причмокивание.

Таня наклоняет голову к ребёнку. Глаза её полуприкрыты, на лице полное блаженство. Её грудь шевелится, дышит, будто живая. Артём со вздохом отворачивается. И впервые ловит себя на мысли, что ревнует ребёнка к матери…

Обхватив обеими руками детскую ванну, тащит к двери. Ногой распахивает и, выскочив в сени, быстро закрывает за собой. Вылив тёплую воду на обледенелую землю, смотрит, как грязноватая ледяная корка начинает дымиться, становится все тоньше и наконец проваливается, обнажив островки земли. Потом, вооружившись тряпкой, вытирает в комнате некрашеный пол — скорее бы становилось тепло, нужно будет сразу покрасить — и старается не смотреть на Танины полные раздвинутые колени, на которых уютно расположился его отпрыск.

2

Артём достал из изъеденного древоточцем шкафа новый шерстяной костюм, белую рубашку, галстук. Не любил он надевать все это. Обычно носил брезентовые и нейлоновые куртки, толстые вязаные свитера, джинсы и спортивные ботинки на толстенной, причудливо изрезанной подмётке. Но сегодня был необычный день. Затягивая узел галстука на отвыкшей от такого ярма шее, Артём с удивлением разглядывал себя в зеркало. Борода стала длинной и кудрявой. И вроде бы глаза светлее. Это все, наверное, оттого, что отвык смотреться в зеркало. Лишь с приездом Тани ему пришлось идти в магазин и купить самое большое зеркало.

Таня тоже нарядилась в лучшее платье, но, увидев себя в зеркале, расстроилась: платье стало ей велико.

Сына завернули в простыни, укутали в одеяло и обвязали поперёк красивой лентой, а чтобы не пищал — в рот сунули пустышку. Однако, когда Артём нагнулся над ним, младенец выплюнул соску и заорал благим матом.

— Чего это он? — удивился Артём.

— Боится тебя, — сказала Таня. — Что это, скажет, за страшный бородатый человек смотрит на меня…

— Страшный, говоришь? — Артём подошёл к зеркалу и снова стал рассматривать себя. — А без бороды, думаешь, я буду красивым?

— Я тебя никогда не видела без бороды.

— Сейчас увидишь!

Он взял ножницы и в несколько взмахов остриг бороду. Потом налил из чайника горячей воды, достал бритву, помазок и тут же перед зеркалом, морщась и охая, побрился. Таня с интересом наблюдала за ним. Когда он смыл остатки пены и побрызгался одеколоном, она подошла к нему, обняла и прижалась к его покрасневшей щеке.

— Такой ты мне больше нравишься, — прошептала она и поцеловала в губы.

— Признаться, она мне давно надоела, — сказал Артём. — И потом я поклялся, как только женюсь на тебе — к чертям собачьим бороду!

— Я знаю, почему ты так решил: испугался, что я буду тебя таскать за неё.

— Ты, как всегда, угадала, — улыбнулся он. — А теперь давай присядем перед дальней дорогой.

— Почему дальней?

— У нас впереди дорога длиной в целую жизнь, — философски заметил Артём.

— В таком случае сядем, — улыбнулась Таня.

Выйдя из дома, они перешли на противоположную сторону и поднялись на крыльцо поселкового. Дорога длиною в целую жизнь начиналась отсюда. В коридоре Таня шепнула:

— Пришли людей смешить…

— Меня теперь не узнают, — сказал Артём. — Все подумают, что ты привезла себе такого красивого мужа с Урала.

В поселковом никто даже не улыбнулся, увидев их. Секретарь Нина Романовна сидела за письменным столом и что — то писала. Настенька — кассир и курьер по совместительству — бойко щелкала на счетах. За её худенькой спиной громоздился облупленный несгораемый шкаф. В комнате ещё были несколько посетителей.

— Мы хотели бы оформить законный брак, — обратился Артём к Нине Романовне.

Секретарь поселкового Совета положила ручку и посмотрела на них. Отсутствие бороды у Артёма её ничуть не удивило. Настенька же, взглянув на него, тихонько хихикнула.

Перейти на страницу:

Все книги серии Романы, повести, рассказы «Советской России»

Три версты с гаком. Я спешу за счастьем
Три версты с гаком. Я спешу за счастьем

Роман ленинградского писателя Вильяма Козлова «Три версты с гаком» посвящен сегодняшним людям небольшого рабочего поселка средней полосы России, затерянного среди сосновых лесов и голубых озер. В поселок приезжает жить главный герои романа — молодой художник Артем Тимашев. Здесь он сталкивается с самыми разными людьми, здесь приходят к нему большая любовь.Далеко от города живут герои романа, но в их судьбах, как в капле воды, отражаются все перемены, происходящие в стране.Повесть «Я спешу за счастьем» впервые была издана в 1903 году и вызвала большой отклик у читателей и в прессе. Это повесть о первых послевоенных годах, о тех юношах и девушках, которые самоотверженно восстанавливали разрушенные врагом города и села. Это повесть о верной мужской дружбе и первой любви.

Вильям Федорович Козлов

Проза / Классическая проза / Роман, повесть / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза