Три версты с гаком. Я спешу за счастьем

Мальчишка как — то сразу проникся доверием к своему учителю. Выполнял все его задания. И вот сейчас, раскрыв альбом, Артём уж в который раз с удовлетворением отметил, что все сделано как надо. Рисунок изящен и выразителен.

— Ну что ж, друг мой, — тоном учителя сказал Артём. — Задание можно считать выполненным, хотя ты и допустил ряд неточностей…

Женя с вниманием, достойным прилежного ученика, выслушал все замечания, а потом, перевернув несколько чистых листков, показал ещё рисунок.

— Скучно рисовать одни ноги и руки, — сказал он. — К вашим ногам и рукам я приделал туловище и голову… Похоже?

Артём рассмеялся: на рисунке был изображён он. Но как? Тщательно выписанные руки и ноги и резкими смелыми штрихами выполнено все остальное.

— Тебе, наверное, скучно заниматься со мной? — спросил он.

Женя вскинул на него голубые глаза, опушённые белыми ресницами, и сказал:

— Заниматься всегда, скучно, но ведь надо? А рисовать я могу с утра до ночи, и мне никогда не бывает скучно.

— Я напишу в Ленинград, чтобы прислали учебники и книги по искусству живописи.

— Я их должен все прочитать?

— Тебе ещё очень много нужно узнать. Считай, чта пока все это цветочки… А теперь пойдём в мастерскую.

— Опять скамейку рисовать? — насупился Женя. — Я лучше кошку или Эда. По памяти.

— Дойдёт и до них очередь.

— Ну, чего скамейку рисовать? Она же мёртвая… — А ты сделай её живой.

И, заметив, как мальчишка встрепенулся, а в глазах его засветились два голубых огонька, прибавил:

— Пока будешь писать то, что я тебе предложу.

В мастерской скрипели под ногами стружки, в углу одна на другой лежали гладкие доски. Артём включил свет, повесил на окно одеяло и разложил два мольберта: большой — для себя, а маленький переносный — для Жени. Потом спустился вниз, принёс глиняный жбан из — под молока, кружку и полбуханки хлеба. Все это расставил на табурете и повернулся к Жене:

— Чем не натюрморт? Только прошу тебя, чтобы было полное сходство. Все как есть, понял?

— Понял, — пробурчал Женя, прикалывая кнопками белый лист.

Сделав несколько штрихов, он с любопытством взглянул на мольберт Артёма.

— А вы кого будете рисовать? Опять дядю Васю?

— Не отвлекайся, — сказал Артём.

Артём купил в сельпо синий жестяной почтовый ящик и приколотил на дверь. У дома сразу стал обжитой вид. На другой же день обнаружил в ящике письмо из Ленинграда. Артём удивлённо вертел в руках конверт. Адреса он никому не давал, потому что и сам его не знал. Да потом, когда уехал из Ленинграда, и дома — то ещё не было. На конверте: «Калининская обл. Смехово. Художнику А. И. Тимашеву». Почти по Чехову: на деревню дедушке… И вот дошло.

Вскрыв конверт, прочёл: «Правление Союза художников поздравляет вас со знаменательной годовщиной Октября и желает дальнейших творческих успехов и счастья в личной жизни!» Внизу мелким почерком приписано: «Артём! Куда ты пропал? Появляйся в Союзе, есть новости для тебя. С приветом!»

Артём улыбнулся и засунул письмо в карман. Отошёл он от союзовских дел, зато влез по уши в поселковые. Неделю проторчал у Мыльникова на заводе. Оформил к празднику все как полагается. От имени руководства ему преподнесли праздничный набор крепких настоек и великолепный графин с красавцем петухом. А вчера закончил праздничное оформление поселкового клуба. Вот они красуются, его плакаты и транспаранты! Когда — то, ещё студентом, он зарабатывал себе этим делом на жизнь. Ленинград… Три месяца он не был там. Сейчас в городе туманы и дожди. Даже не дожди, а въедливая водяная пыль. И редко — редко из — за низких дымных облаков выглянет хмурое невесёлое солнце. В такую пору на Артёма накатывалась серая тоска. Уж лучше свирепая буря, наводнение, крепкий мороз, чем этот неподвижный, серый, пахнущий бензином и ржавеющим металлом, влажный туман. Некоторые художники любили ленинградские туманы и рьяно работали осенью. Артём же слонялся по мрачной, полутёмной мастерской, глядел на Литейный проспект, мокрый и унылый, на едва ползущие машины, грохочущие трамваи, на черные раскрытые зонты прохожих. Дьявольским огнём загорались в тумане огни светофоров, с треском сыпались из — под трамвайной дуги яркие искры… Артём смотрел на все это и тосковал. Случалось, встав утром, наспех швырял в чемодан вещи, мчался в аэропорт и улетал куда — нибудь подальше…

В этом году ничего подобного не произошло. Наверное, потому что здесь не было липких туманов, а, наоборот, стояла, как говорится, золотая осень. Каждое утро Артём делал зарядку. Прихваченная ночным морозцем трава хрустела под ногами, ледяная колодезная вода обжигала тело. На крышу детсада повадилась прилетать сорока. Она с интересом смотрела на Артёма, хлопала крыльями, скрипуче кричала.